Вопрос веры
Шрифт:
– Можно мне... попрощаться?
– С этим, что ли?
– Солдат дернул автоматом на Джеронимо.
– Давай, поцеловать не забудь.
– Нет, - почти прошептал я.
– С ней.
Дон Альтомирано молчал. То ли удивленный, то ли равнодушный. До меня дошло, что, распрощавшись с двойником, я окончательно утратил и бесценную способность молниеносно угадывать чувства людей. И поэтому сейчас ощущал себя голым и беззащитным. Я будто стоял в кромешной тьме, один, кричал и не слышал эха.
Не дождавшись приказа, солдат сделал какой-то едва заметный жест, который
Я шагнул к Веронике. Наконец, она посмотрела на меня - недоступная, непроницаемая, чужая. Что, что она чувствует, господи?! Куда я иду, шаг за шагом? На верную ли смерть или навстречу счастью?
Лихорадочный румянец еще не сошел с ее лица. Волосы растрепались, под расстегнутым комбинезоном - мокрая от пота маечка. А у меня в голове молотом Тора колотится кровь.
И я сделал последний шаг, воскресил ошметки себя прежнего, не боясь вернуть двойника к жизни. Ведь, как бы то ни было, последние двадцать лет это все же был я, так почему же все должно бесследно исчезнуть?
Вероника явно не ожидала того, что произошло в следующую секунду. Я быстрым движением переметнулся к ней, одна моя рука скользнула под ее комбинезон и, обхватив голую влажную спину, прижала к себе. Мы соприкоснулись щеками. Я ощутил, как она вздрогнула и напряглась, готовая переломить меня пополам одним инстинктивным порывом. Но прежде чем это случилось, я заговорил, и мой голос с каждым словом обретал твердость:
– Спасибо тебе за все. Ты, может, и не понимаешь этого, но ты сумела изменить мою жизнь навсегда. Прости, что был груб. Прости, что оскорблял тебя. Прости за ту глупость на балконе...
Должно быть, свершилось чудо, которого я не смел и ждать - ее руки, все еще поднятые вверх, опустились и легли мне на плечи. А я продолжал лихорадочно пытаться довести миссию до конца:
– Только сейчас, когда слишком поздно, я понял: ты навеки расщепила ядро моего сердца, маленькая сеньорита Альтомирано. Мое сердце переполнено любовью до такой степени, что вся она там даже не помещается. Чувствуешь? Чувствуешь ли ты, как сильно я люблю тебя?
– Я чувствую, - тихо сказала Вероника.
– Ты не то чувствуешь!
– с досадой на самого себя сказал я и, схватив ее руку, переместил ее себе под комбинезон.
– Мой стальной ствол исполнен любви и надежды. Вот он, у меня в штанах, готовый вот-вот разрядиться по мановению твоей руки. Сделай прощальный подарок, просто возьми его и...
– Э, Риверос, ты там что, вообще охренел, что ли?
– крикнул солдат.
– Секунда времени!
– рявкнул я, чуть повернув голову.
– Господи, да что тебе, жалко, что ли?
– И снова на ухо Веронике: - Прошу, всего одно движение. Вот так, вот здесь... О, да. Все верно. Спасибо. Я никогда этого не забуду, любовь моя. Прощай.
Неужели получилось? Так просто? Я не мог в это поверить, но удивительная легкость в штанах говорила сама за себя. Пока еще плескался адреналин в крови, я позволил себе последнюю шалость: поцеловал Веронику в щечку и, отстранившись, вышел из бронетранспортера, ни на кого больше не глядя. За спиной у меня оставалась тишина.
Я
Две фигуры приблизились ко мне.
– Так-так, сеньор Риверос!
– Я узнал этот голос. Когда-то в прошлой жизни он предлагал мне легкую смерть в вертолете.
Я засмеялся. Наверное, это была истерика. Смех неудержимо рвался наружу, меня скорчило, согнуло пополам. Ноги, наконец, отказались служить, я упал на колени. Ладони легли на снег, и снег под ним начал таять. Слезы не капали даже, а лились, проделывая в сером снегу бороздки.
В лицо ударил ботинок. Захлебнувшись судорожным всхлипом, я опрокинулся на спину. Ствол автомата ткнулся мне в лоб, на грудь наступили, и я, наконец, замолчал, дрожа от холода и борясь за каждый глоток синтезированного воздуха под огромным куполом, вместившим и бронетранспортер, и последний оставшийся в живых танк.
– А ты прыткий сукин сын!
– сказал второй голос.
– Надо же, сколько неприятностей из-за одного полудурка.
– Неприятности, - прохрипел я, - еще не закончились.
– Это точно, - согласился первый.
– Тебе еще жить в доме Толедано, как договаривались. Ну, в том, что от него осталось. Тебе там обрадуются. Лишившиеся вожака озверевшие наркоманы. Черт, да если даже Фантом отдаст приказ, я тебя убивать не стану. Там тебе будет куда веселее!
Они засмеялись, икая от восторга. А потом стало тихо. Приглушенные голоса доносились из открытой двери бронетранспортера, но слов не разобрать.
– Долго они, - буркнул второй.
– Сопли жуют, - зевнул первый.
– Что ни говори, а девчонка - она девчонка и есть. Не представляю, как под ней ходить будем.
– Мужика ей нормального надо, вот что.
Поржали еще. Они, наконец, перестали светить мне в лицо, и я увидел их темные силуэты. Давление на грудь ослабло, получилось поднять голову.
Между танком и транспортером стоял тонкий длинный шест, подобный тому, что сгенерировал купол Джеронимо. Только этот купол огромный и прозрачный. Пространство освещалось горящими трупами танков за его пределами. Кажется, горела сама их броня, так как больше нечему.
Выстрел.
Я вздрогнул, затаил дыхание.
– Хана гениальному хорьку, - констатировал первый.
Еще выстрел.
– Теперь уже точно, - добавил второй.
– Наконец-то.
Тихо, безжизненно, страшно. Я смотрел на тусклое пятно света перед дверью и, наверное, молился.
Кто-то спрыгнул на снег.
Вероника.
– С возвращением, сеньорита, - крикнул первый.
– Не будете ли так любезны пройти в танк? В тесноте, да не в обиде.
Что-то с ней было не так. Она стояла к нам боком, опустив голову. Неподвижная и недоступная, будто гостья из другого мира. Но вот - быстрое движение, и рядом со мной что-то упало. Я скосил взгляд. Лучи двух фонарей скрестились на планшете, вонзившемся в искрошенный гусеницами и колесами снег. Посредине экрана зияла дыра, от которой расползлась паутинка трещин.