Вопрос

Соловьев Всеволод Сергеевич

Наконецъ, день наступилъ, и наступилъ раньше, чмъ его ожидали. Утромъ онъ ухалъ на службу, ничего не предполагая, а когда вернулся, часовъ въ пять, — его встртила суета, приготовленія, покровительственный тонъ и успокоительныя слова пожилой особы, которую онъ до того видлъ мелькомъ всего раза два, и которая теперь ходила и распоряжалась какъ у себя дома. Маша была на ногахъ, она пришла къ нему въ кабинетъ, нжно обняла его, просила не тревожиться, увряя, что «Анна Степановна» ручается за благополучный исходъ, старалась казаться веселой.

Но онъ видлъ, что Маша

его обманываетъ, что сама страшно тревожится и страдаетъ. Руки у нея были холодцы какъ ледъ, а лицо горло: выраженіе было такое напряженное, странное.

За обдомъ она ничего не могла сть и скоро ушла въ спальню. Онъ пробовалъ остаться и думать о постороннемъ; но не вытерплъ и кинулся къ ней. Она встртила его мучительнымъ стономъ. Прошелъ часъ. Машины стоны все учащались и, наконецъ, превратились въ раздирательные крики.

Матвевъ метался изъ комнаты въ комнату, нигд не находя соб мста. Онъ ежеминутно приставалъ къ «Анн Степановн» все съ одними и тми-же вопросами и заставлялъ ее повторять все одно и то-же, успокоиваясь, пока она давала ему объясненія и ободряла его, и снова впадая въ отчаяніе и дтскую безпомощность, едва раздавался новый крикъ Маши.

Около полуночи Анна Степановна, нсколько встревоженнымъ голосомъ, сказала ему, что слдовало-бы послать за докторомъ.

Онъ похолодлъ и сразу не могъ произнести звука.

— Какъ?!. Вы находите… есть опасность? — наконецъ, прошепталъ онъ, едва ворочая языкомъ и дрожа всмъ тломъ.

— Ахъ, Богъ мои, ну чего вы пугаетесь! разв я говорю про опасность… я только нахожу присутствіе доктора полезнымъ… для вашего-же спокойствія.

Но онъ заставилъ ее побожиться, что нтъ опасности, а когда она, видя, что онъ не отстанетъ — побожилась, онъ сказалъ ей, что не вритъ.

— Ну, такъ вотъ что, Александръ Сергевичъ, — ршительно объявила Анна Степановна. — Дверь въ спальню я запру на ключъ и прошу васъ не входить: вы только мшаете мн и тревожите барыньку.

Она, дйствительно, заперла дверь на ключъ, а онъ, не смя теперь тревожить Машу, слонялся по кабинету и гостиной, ломая руки во время криковъ Маши и ежесекундно глядя на часы.

Докторъ пріхалъ уже среди ночи. Матвевъ кинулся къ нему; но онъ почти не обратилъ на него вниманія, а перешепнувшись съ Анной Степановной, прошелъ прямо въ спальню.

Матвевъ ждалъ — и конца не было этому ожиданію. Онъ былъ теперь совсмъ какъ въ чаду. Онъ смутно понималъ, что послали за хлороформомъ. Машины крики, переходившіе то въ визгъ, то въ ужасную хрипоту — доводили его до полнаго изнеможенія. И такъ шли часы. Разсвтало.

Наконецъ, докторъ вышелъ — растрепанный, тяжело переводя дыханіе.

Матвевъ, съ искаженнымъ до неузнаваемости, совсмъ какимъ-то зеленовато-срымъ лицомъ, только жадно, съ ужасомъ и надеждой взглянулъ на него — говорить онъ не могъ, и онъ ждалъ, невыносимо боясь того, что услышитъ.

— Надо было раньше… я сдлалъ, что могъ… ребенокъ спасенъ… но, я долженъ сказать, что боюсь за послдствія для матери, — проговорилъ докторъ, въ изнеможеніи опускаясь на диванъ.

XI

Матвевъ

сразу ничего не понялъ. Онъ смутно чувствовалъ только, что надо туда, къ ней — и устремился въ спальню. Пропитанная дкимъ лкарственнымъ запахомъ атмосфера охватила его. Онъ слышалъ какіе-то странные, неизвстные ему звуки — и не понялъ, что это крикъ его ребенка. Онъ склонился къ кровати и въ полумрак занавшенной комнаты увидлъ Машу — и почти не узналъ ее, до такой степени лицо ея измнилось, такое новое было въ немъ выраженіе.

Она съ большимъ усиліемъ подняла къ нему руку и слабо ему улыбнулась.

Говорить она не могла.

Онъ прильнулъ губами къ ея горячей рук, и его наполнило чувство мучительнаго, почти паническаго страха…

«Что такое говорилъ докторъ?! она въ опасности!.. зачмъ-же это?.. какая теперь можеть быть опасность?..» — стучало ему въ голову.

Къ это время Анна Степановна поднесла къ нему что-то.

— Съ дочкой поздравляю… поглядите, какая хорошенькая двочка, — сказала она.

Онъ оглянулся на ея голосъ и увидлъ, среди полотна, и кружевъ, маленькое, сморщенное, темное подобіе человческаго лица и копошившуюся крохотную ручку. Онъ тотчасъ-же отвелъ глаза и даже зажмурилъ ихъ, чтобъ не видть: это крохотное существо показалось ему какой-то страшной галлюцинаціей, и ему даже не пришло на мысль, что это «его и ея ребенокъ».

Дверь едва слышно скрипнула, и показался докторъ.

— Волновать ее невозможно… надо сдлать все, чтобъ она заснула, — мрачно произнесъ онъ. — Прошу васъ, выйдите…

Матвевъ почти безсознательно исполнилъ это требованіе…

Двое сутокъ продолжались страданія Маши. Она умирала отъ послдствій нежданной, но неизбжной операціи, безъ которой погибла-бы не только она, а и ребенокъ. Вс извстные доктора перебывали въ дом, но длать было нечего — Маша умирала. Одинъ только Матвевъ не хотлъ понимать этого, не врилъ, не допускалъ возможности.

Онъ не сомкнулъ глазъ и, ужъ никого и ничего не слушая, не отходилъ отъ постели жены, даже пересиливая въ себ страхъ и почти отвращеніе, возбуждаемые въ немъ близостью крохотнаго существа, которое то и дло кричало.

Машу причастили. Страданія ея какъ-бы стихли. Она лежала неподвижно, и онъ даже не могъ ршить — видитъ-ли она его, чувствуетъ-ли его присутствіе. Но онъ все-же не врилъ, что это конецъ, онъ то и дло повторялъ себ: «когда-же это пройдетъ? когда-же она станетъ поправляться?.. скоре, скоре!» Безъ этой, упорно вызываемой имъ мысли, онъ не могъ жить…

Проходили минуты. Вдругъ Маша затрепетала и приподняла голову съ подушки.

— Двочку! — шепнула она.

Ребенка поднесли къ ней.

— Возьми, — еще тише, почти однми губами, прошептала она.

Ея голова упала на плечо мужа и онъ разслышалъ: «береги ее… береги». Потомъ Машина голова сдлалась тяжелой, потомъ, отъ невольнаго его движенія, покачнулась и какъ-то странно упала на подушку.

Онъ долго сидлъ неподвижно. Но когда Анна Степановна закрыла Машины глаза и сложила ей крестомъ на груди руки, онъ вдругъ вскочилъ и закричалъ безумнымъ голосомъ: