Вопросы сюжетосложения
Шрифт:
Такова в самом общем виде мысль автора, формирующая сюжет и композицию "Древности". И автор абсолютно прав в своем отстаивании сложности и непознанности глубин человеческой психологии. .Другое дело, что у Зарудина иногда в погоне за "чистыми тонами" восприятия, на которые его ориентировал А. Лежнев, истинная глубина человеческого характера подменяется мнимой углубленностью, а исследование реальной сложности - заданной усложненностью. Так, простой сюжет "Древности" получил настолько усложненное решение, а жизненный материал настолько возведен в десятую степень воспоминания, окутан мраком памяти, сна, ночи, тумана, что попросту не выдерживает той нагрузки, которую хотелось бы воплотить в нем автору.
Для нас художественная ценность рассказа "Древность" не сводится к утверждению этих в чем-то спорных и полемически заостренных тенденций "Перевала". Сейчас в этом рассказе на первый план выступает прежде всего мастерство его художественной
– Ч. 3.), прижавшись к замшелой, дремучей коре высоко под звездами, над мраком пустынь, когда внизу господствует сумрачнейшая тишина веков".
Картины природы не стали бы столь одухотворенными и психологически насыщенными, если бы не были в этом рассказе особым образом ритмически организованы. А. Лежнев недаром назвал этот рассказ поэмой. Принципы ритмической организации целых абзацев, перифраз, перечислительная интонация, ассонансы - все это помогает обнаружить, что данный художественный текст строится с учетом закономерностей лирического текста. "Здесь, именно здесь давным-давно, весною, когда заволжские ветра становятся тревожными и влажными, проносился я, минуя гудящие лесные полустанки, с их штабелями бревен, пахнущих морем, бесконечные мосты над снежными еще тростниками, семафоры, уездные станции". Здесь выражена не столько пространственная характеристика места действия, как в эпосе, сколько чувство святости для автора этих мест и связанных с ними воспоминаний, которые вот-вот промелькнут и уйдут из памяти, как мелькали и уходили когда-то эти места мимо окон теплушки. Столь необходимый лирическому тексту ритм создается в "Древности" то анафорическим началом частей предложения: "Ветер шуршит в застывших кустах сирени, ветер свистит и качает звезды"; то чередованием определенного числа ударений: "А птица сидит наверху (3), где особенно тоскливо и ветренно (4), где вершины ходят с пронзительным криком (5), непостижимая на своем сучке (3), одна во всем мире (3)".
К сожалению, такое разнообразие средств психологической .характеристики и передачи мельчайших движений человеческого сердца осталось во втором рассказе "вещью в себе", не привело к созданию сложного человеческого характера. После прочтения рассказа, после того как, сливаясь с ночными сумерками, "охот(73)ники уходят все дальше и дальше", для читателя все же личный повествователь остается terra incognita. В отличие от рассказчика в "Колчаке и Фельпосе", повествователь в "Древности", как основной изображенный здесь характер, остался нераскрытым, неясным как тип человеческого поведения. Над всем преобладает авторская идея, стремление опоэтизировать сложные инстинктивные стороны человеческой личности. Сама неопределенность характера являлась в какой-то степени целью автора, утверждающего таким образом сложность и непознаваемость глубины человеческой души.
Но, хотя в "Древности" и нет социально-конкретных характеров и больших общественных проблем, опыт этого рассказа оказался для его автора очень существенным. Значение "Древности" в творческой эволюции Зарудина-прозаика состоит прежде всего в том, что рассказ построен на материале природы. В "Древности" впервые в прозу Зарудина вошел и стал предметом изображения очень близкий автору жизненный материал. Герои и проблемы "Колчака и Фельпоса" были во многом заимствованы, а "Древность" живет тем, что питало все творчество Зарудина, вначале его поэзию, затем - прозу. Родная русская природа и все, что кровно связано с нею, было для Зарудина жизнью сердца и сердцем творчества. Эта природа в ее первозданной свежести и непознанном величии впервые в прозе получила на страницах "Древности" блестящее воплощение. Не случайно, что именно с 1929 года, после того как был создан этот рассказ, Зарудин все реже обращается к поэзии. В "Древности" была найдена сюжетно-композиционная структура, дающая возможность самовыражения в прозе. Недаром во второй части рассказа (главы 4, 5, 6) повествователю передано имя автора - случай в литературе не столь уж частый.
Оттолкнувшись от Бабеля, усвоив уроки литературы "потока сознания" (такое влияние явно ощущается в "Древности"), Зарудин сумел найти
В отличие от усложненной "Древности" повесть "Закон яблока" (1929) написана в тоне классической простоты и ясности. От этой повести веет духом "Антоновских яблок" Бунина. Ее сюжетно-композиционная система сочетает в себе и четкую событийную линию, объективно воссоздающую характеры, и лирическую, входящую в сюжет в эпистолярной форме и служащую самораскрытию образов. В "Законе яблока" есть то лучшее, что было в первом и во втором рассказах. Не вдаваясь в детальный анализ этой повести50, следует отметить ее сугубо зарудинскую проблематику, самобытность созданных в ней характеров, начиная с Ланге и кончая лесником Антипом Алексеевичем. Обаятелен образ Нади, молодой девушки 20-х годов, характер которой сформирован своим временем, революционной эпохой, сосредоточенной на утверждении героической жизни и социально значимого поведения. Будучи очень близким к женским романтическим образам рассказов Б. Лавренева, этот образ остается в то же время очень реалистическим, открыт самим автором в действительности. С Нади начинается в прозе Зарудина самостоятельное воплощение человеческих характеров.
Две последние повести книги "Страна смысла" - "Снежное племя" и "Путь в страну смысла"51, созданные в 1931 году, явились непосредственным откликом Зарудина на события коллективизации, В этих повестях - ярко выраженная социальная проблематика и социально обусловленные характеры, и вместе с тем очень большое место в них занимает природа. Взаимодействие и взаимоотражение друг в друге событийной линии и линии пейзажной, проходящей сквозь всю повесть, является одной из самых характерных черт сюжетостроения поздних произведений Зарудина. Наиболее наглядно специфика такого взаимодействия прослеживается в "Снежном племени".
Фабульная основа повести предельно проста. Интересы орнитолога Николая Александровича, едущего наблюдать за пере(75)летными птицами к озеру Тандово, приходят в столкновение с интересами чувашского племени, облюбовавшего это озеро для оседлой жизни в только что зарождающемся колхозе "Просвет". Позиция орнитолога выражена в его письме, подводящем итоги поездки, суть которого требование немедленного устранения с озера "пришлых элементов с варварским отношением к природе".
Сюжетная линия орнитолога и очень близкого к нему экономиста является в повести основной. Ею во многом определяется общее идейно-художественное содержание "Снежного племени". Орнитолог утратил родственную связь с людьми. Чуваши и орнитолог изображены в повести абсолютно чужеродными друг другу. Оторванность друг от Друга двух миров: мира общенародных страданий (чуваши) и эгоистически замкнутого, узкого мирка одиночки (орнитолог), - особенно явственно обнаруживается в момент их первого столкновения. Вошедшие в избу орнитолог и экономист, угнетенные убожеством этой земляной ямы, обмениваются между собой французскими репликами. Чуваши плохо понимают и русский язык; двойной языковой барьер подчеркивает нежелание приезжих быть понятыми. Экономист закуривает - у него просят табаку; но протянутые черные руки чувашей вызывают у экономиста только брезгливость и страх.
Нищенская жизнь чувашей, изображенная в повести с подчеркнутым нагнетанием мрачных подробностей: зловонная изба, слезящиеся полуслепые от трахомы глаза, просаленный насквозь обеденный стол, какое-то зеленое сусло вместо еды и т.п.,- вызывает у орнитолога и экономиста лишь отвращение.
По мере развития сюжета границы конфликта расширяются: непонимание и отчужденность прослеживается в явлениях уже более крупного масштаба. Символом замкнутости и равнодушия становится движущийся в десятках .километров от чувашей по транссибирской магистрали международный поезд "The Sibirian express". Взирающие из окон поезда иностранцы столь же равнодушны к холодному безмолвию сибирских пространств (не случайно в обозначении поезда снова появляется иностранная лексика). Международный экспресс - это микромир цивилизованного общества: в каждом купе и вагоне - своя жизнь, свои законы, нравы, привычки и обычаи; между ними - железная стена отчужденности и равнодушия, как и в случае с орнитологом и экономистом.