Вопросы жизни Дневник старого врача

Пирогов Николай Леонидович

Вторая благодетельная для нас иллюзия есть наше непоколебимое убеждение в свободе нашей воли, мысли и совести. Без этого дорогого для нас убеждения нравственная жизнь была бы невозможною, да и проявления физической жизни встречали бы беспрестанно препятствия в нас же самих. Нелегко разубедить себя в том, что я не могу не хотеть, чего желаю, не могу не желать того, что свойственно желать моим душевным и умственным способностям. Мысль моя не может проявляться вне известных и определенных законов мышления, не рискуя превратиться в бессмыслие. Моя совесть требует от меня только того, что я считаю совестным (нравственным); а если поступаю вопреки исповедуемых мною законов совести, то потому, что она сделалась у меня не свободною. Впрочем, можно утверждать только то, что ни воля, ни мысль, ни совесть человека не произвольны, но свободны в границах, определен

ных

известными органическими и психическими законами. Произвол и свобода — конечно, не равнозначащие слова. Так точно не равнозначащи — воля и желание. Я хочу и я желаю — два разных понятия. Но ни желания, ни хотения наши не могут быть произвольными, хотя и кажутся нам такими. Я желаю в эту минуту чего — нибудь, потому что внутренние мои или органические (доставляемые органами) ощущения и все предшествовавшие обстоятельства и условия заставляют меня желать именно этого, а не чего — нибудь другого; я могу переменить мое желание или заставить его молчать, но только когда моя воля еще не ослабела под игом разных желаний и других ненормальных условий. Воля должна быть в нормальном состоянии всегда сильнее желаний. Воля всегда деятельна и управляет действиями. Поэтому — то я могу желать что — либо доброе и в то же время хотеть делать что — либо худое. Только чисто физические препятствия могут воспрепятствовать действиям сильной или нормальной воли. В ней действительно есть склонность к произволу; но все — таки и воля не может быть непропорциональна по своей силе с органическою энергией нашего «я». Я могу желать поднять мою руку, но моя воля и следующее за ней действие ограничены способностью передавать мою волю руке, и если она парализована, то при всем моем желании ее поднять деятельного хотения не будет. Мне, может быть, еще не раз придется в моем дневнике затрагивать этот жгучий вопрос.

Третья иллюзия нашей психической жизни, не менее благотворная двух первых, зависит от непоследовательности нашего ума и фантазии.

Чистый разум, т. е. взятый в отдельности от других психических способностей, конечно, не может быть непоследовательным. Но мы не можем умствовать так, чтобы действовал один чистый разум; умствуя, мы в то же время внимаем, помним, воображаем, желаем и нередко еще (в практической жизни) волнуемся и увлекаемся тою или другою страстью. Поэтому ум наш, последовательный по принципу, на практике почти всегда непоследователен. И это наше счастье и наше несчастье.

И вот, ум наш в силу присущей ему последовательности при каждом мировоззрении непременно должен прийти к принятию бесконечного и безграничного, что бы он ни рассматривал: пространство ли, время ли, движение ли, силу, вещество, — всегда он должен, наконец, дойти до бесконечности, неограниченности, вечности, хотя и никогда не может составить себе об этих атрибутах какого — либо определенного и ясного понятия. И никакая сила умствующей фантазии не может представить нам какого — либо облика той бесконечности, до пределов которой ум наш доходит роковым образом с присущею ему последовательностью. Это неоспоримое существование бесконечного, беспредельного и вечного начала, до которого наш ум и фантазия роковым образом достигают, рассматривая конечное, ограниченное и временное, не есть один чувству подлежащий факт, но стоит выше всякого факта, ибо оно есть непременный постулат чистого разума, переносимый им же и в область фантазии. Между тем, и разум, и умствующая фантазия в практической жизни беспрестанно заняты созерцанием различных видоизменений всего окружающего нас, и эти — то беспрестанные изменения в

пространстве, времени, движении, силе и веществе постоянно и противоречат последовательным заключениям чистого разума и заставляют нас везде и во всем нас окружающем находить одно лишь временное, ограниченное и определенное. Вот это и есть иллюзия, приносящая нам счастье и несчастье, но вообще более благотворная потому, что она заставляет нас сосредоточивать все наши умственные силы на расследовании изменений, совершающихся вне нас в безграничном пространстве и времени. Без этой вынужденной непоследовательности ума и без этой вносимой ею иллюзии деятельность нашего ума и фантазии терялась бы для нас, погруженная в бесплодное созерцание недоступной бесконечности.

С 9–го по 12–е февраля после 3–хдневной оттепели (с +4° R и более) снова мороз в 7° R (12 ф[евраля]), а 13 и 14 февраля после 27–30° морозов наступила ясная, прелестная погода с —4°, при совершенном безветрии.

Дышится легко, и дышалось бы еще легче, если бы не событие 5–го февраля [33] , дошедшее до нас с своими ужасающими

подробностями только 9—10–го февраля.

Я не верю, чтобы русская наша доморощенная молодежь, насколько я ее знаю, в состоянии была без опытных руководителей действовать с такою дьявольски — энергическою выдержкою. Это ни прежде, ни теперь не в нашем духе. На это мастера романские народы, а из славянского племени разве одни поляки, искусившиеся в заговорах.

33

5 февраля 1880 г. в Зимнем дворце в Петербурге был произведен взрыв с целью убийства Александра II.

События последнего времени доказывают существование плотно организованной и притом действующей последовательно подпольной организации, располагающей средствами и преследующей известный план. Где точка опоры? Вот вопрос; едва ли в одном нашем обществе, т. е. в некоторых его слоях; едва ли главные руководители с их подпольными пружинами не находятся вне нашего общества; для него это что — то уже слишком забористое и слишком злодемонски устроенное. Наш домашний демон не так зол и в своем зле не так энергичен и последователен. Тут кроется организация вроде той, которая учреждена была у итальянских карбонарие [34] и в польском жонде [35] . Это не наше, или же наше новое поколение чертовски изменилось в последние периоды нашего развития.

34

Карбонарий (ит. carbonaro — буквально: угольщик) — члены тайной революционной организации существовавшей в Италии в первой трети XIX века, во Франции в 20–30–х годах XIX века.

35

Польский Жонд — правительство («Жонд народовы»), созданное в ходе польского освободительного движения 1830–1831 гг.

Между тем я заметил, что это ужасное событие, заставившее меня и жену долго призадуматься и как — то внутренне взгрустнуть, по — видимому, не произвело в окружающих нас людях того потрясающего впечатления, которого нужно было бы ожидать. Евреи, правда, болтали разные нелепости; но в народе, крестьянах, не слышно было толков и не

заметно было живого участия. Вот это — то безучастие, близкое к равнодушию, и досадно, и печально. Но кого винить? Общество сверху донизу приучено веками к индифферентизму, и вот при начавшемся его развитии, к которому его толкнула высшая власть, эта паскудная наша безразличность начала исчезать прежде всего в поколении недозрелом и притом, еще на беду, заменилась какою — то злою мономаниею. Надо же было случиться, чтобы царствование доброго государя, успевшего уже в 25 лет сделать свое имя бессмертным в истории развития России, открыло широкое поприще для гибельного зла и неслыханных преступлений и исступлений мысли!

Но не значит ли это, что в течение многих лет скоплялся в тайниках общества материал, способный при первом же дуновении свободы воспламеняться и причинять разрушение?

Почему при первой заре новой жизни народа не появились на Божий свет равные этому злу по силе, но противоположные по стремлению общественные элементы? Вот вопрос.

Едва ли он не решается тем, что не было достаточно приложено усилия к трезвому анализу разных стремлений и поддержке тех, на внутренний антагонизм которых в борьбе со злом можно бы было твердо опереться. Стричь под один гребень — это известная замашка неразвитых, неопытных и грубых лиц и обществ. Искусство анализировать, уменье отыскать в каждой особи хорошую сторону и воспользоваться ею не только при случае (а потом швырнуть в сторону или заковать в цепи), — все это, я знаю, не легко; но без этого нельзя и ожидать ничего путного, и лучше не вливать вина нового в мехи старые.

Есть периоды в истории народов, когда неминуемо, роковым образом они призываются логикою фактов к новой жизни, и правительства волею и неволею должны бывают отступать от консерватизма. Если правители не подстерегли, так сказать, благоприятного момента для реформ и нововведений и вынуждены были обстоятельствами дать их не в пору, пропустив время, то все вредные, перезревшие и недозревшие элементы общества приходят легко в брожение; и результат от нововведений, как бы они благотворны ни были, получается неожиданно плохой. В здоровом народном и государственном организме эти худые следствия не могут быть долговременны. Брожение уляжется, и все снова заживет уже обновленною жизнию.