Вор с палитрой Мондриана

Блок Лоуренс

— Возможно, — сказал я.

Провел по переплету, затем — по верхнему краю титульного листа, где в треугольнике были вытиснены слова: «Нью-йоркская публичная библиотека». Снова перелистал книгу в поисках штампа «Изъята из обращения». Ведь библиотеки время от времени избавляются от ряда книг, как музеи от некоторых не слишком ценных экспонатов, однако «Lepidopterae» Душардека явно не заслуживали подобного обращения.

— Штрафы за задержку книг имеют тенденцию к росту, — с сочувствием заметил я. — Хотя иногда в библиотеках объявляется

нечто вроде амнистии для закоренелых должников, когда вы можете сдать просроченную книгу без штрафа. Это выглядит не слишком справедливо по отношению к тем, кто уже успел заплатить без всяких протестов и споров, тем не менее, как мне кажется, помогает вернуть книги в обращение. А ведь это самое главное, верно? — Я снова закрыл книгу и бережно уложил ее в атташе-кейс. — Я библиотечных книг не покупаю.

— Кто-нибудь да купит.

— Не сомневаюсь.

— Знаю одного торговца. У него есть штамп «Изъято из обращения».

— А я знаю одного плотника, так он умудряется завинчивать гайки молотком, — сказал я. — У каждого свои профессиональные хитрости.

— Но эта книга вообще никогда не была в обращении и никому не выдавалась. Лежала в запертом ящике в справочном отделе, и получить ее можно было лишь по специальному требованию. Если книга ценная, уж они всегда найдут способ отсечь к ней доступ. Библиотеки призваны служить народу, но, видно, они возомнили себя музеями, раз скрывают от людей самые лучшие свои книги.

— Однако, насколько я успел заметить, им это плохо удается, — съехидничал я.

— В смысле?

— Ну, эту, к примеру, им не удалось скрыть от вас.

Он усмехнулся, обнажив ряд ровных белых зубов.

— Да я вообще что угодно могу оттуда вынести, — сказал он. — Что угодно.

— Вот как?..

— Назовите любую книгу, какую только хотите, и я вам доставлю. Нет, серьезно. Что хотите могу притащить, хоть мраморную статую льва, если цена будет приемлемая.

— Нет, знаете, льва мне не надо. Что угодно, только не льва. У меня тут и без того тесно.

Он похлопал ладонью по «Lepidopterae».

— Так берете или нет? Если хотите, я могу немного сбавить цену.

— Нет, знаете, меня не слишком интересуют книги по естественной истории. Но это не главное. Я вообще не покупаю библиотечных книг, вот в чем дело.

— А жаль. Это единственный вид книг, по которым я специализируюсь.

— Так вы, выходит, специалист?

Он кивнул.

— Никогда не связываюсь с торгашами и разного рода дельцами. Я бизнесмен независимый, пытаюсь сам свести концы с концам. И никогда ничего не ворую у коллекционеров. Но библиотеки… — Он расправил плечи, и на груди под рубашкой заиграли бугорки мышц. — Я, видите ли, в своем роде вечный студент, — сказал он. — И когда не спал, все остальное время просиживал в библиотеках. Публичные библиотеки, университетские… Десять месяцев прожил в Лондоне и просто не вылезал из Британского музея. У меня вообще особое отношение

к библиотекам. Смесь любопытства, любви и ненависти, если так можно выразиться.

— Понимаю.

Он закрыл атташе-кейс, защелкнул замки.

— В библиотеке Британского музея имеются две Библии Гутенберга. Если прочтете где в газете, что одна из них исчезла, знайте: моих рук дело.

— Что ж, — заметил я, — чем бы вы там ни разжились, одно прошу: не приносите их сюда.

Часа через два я сидел в «Бам Рэп», потягивая перье, и рассказывал Кэролайн о том, что произошло.

— И вообще, — добавил я в конце, — самая подходящая работенка для Хэла Джонсона.

— Кого?

— Хэла Джонсона. Отставного полицейского, которого наняла библиотека отслеживать просроченные книги.

— И что, они действительно наняли фараона в отставке?

— Да нет, не в реальности, — сказал я. — Хэл Джонсон — это персонаж из серии коротких детективных историй Джеймса Холдинга. Он выходит на след просроченной книги, затем теряет его и становится свидетелем куда более серьезного преступления.

— Которое, естественно, раскрывает?

— Естественно. Он ведь не дурак. И еще, знаешь, эта книга навеяла столько воспоминаний. Я еще мальчишкой коллекционировал бабочек.

— Да, ты говорил.

— А иногда мы находили коконы. Увидел рисунок секропии и сразу вспомнил: в саду возле школы росла верба и там, в зарослях, моли секропии прикрепляли к веткам свои коконы. Мы их собирали и складывали в банки. И ждали, когда из них что-нибудь выведется.

— И получалось?

— Да нет, почти никогда. Во всяком случае, из моих коконов ничего не выводилось. Но знаешь, ведь далеко не из каждой моли выводится гусеница.

— Как не каждая лягушка превращается в прекрасного принца, да?

— Да. И никуда от этого не денешься.

Кэролайн допила мартини и, поймав взгляд официантки, знаком попросила повторить. Перье у меня еще было достаточно. Мы сидели в «Бам Рэп», маленьком уютном баре на углу Одиннадцатой и Бродвея, — полквартала от «Барнегат букс» и полквартала от «Падл Фэктори», где Кэролайн зарабатывала себе на жизнь мытьем и стрижкой собак. И хотя подобное ремесло вряд ли могло принести особое моральное удовлетворение, все же, думаю, оно приносило куда больше пользы обществу, нежели грабеж библиотек.

— Перье… — задумчиво протянула Кэролайн. — Надо же…

— А что… мне нравится перье.

— Да химия все это, Берни… Не более того.

— Наверное.

— Что у тебя вечером?

— Сперва пробежка, — ответил я, — ну а потом пойду немного прошвырнусь.

Она собралась что-то сказать, но смолчала — в этот миг к нам как раз подошла официантка с очередной порцией мартини. Это была крашеная блондинка с черными корнями волос, в плотно облегающих джинсах и ядовито-розовой майке. Кэролайн проводила ее взглядом до самого бара.