Вор (Журналист-2)
Шрифт:
Старик говорил с явным подтекстом, намекая не интервью, а на то, что успел прошептать журналисту на ухо. Серегин кивнул и повторил:
— Все будет хорошо, Юрий Александрович… Выходя из кабинета, газетчик обернулся и поймал еще раз горящий, умоляющий взгляд Барона, бессильно раскинувшегося на кушетке… Колбасов проводил Серегина до КПП и, улыбаясь, спросил:
— Когда статью-то ждать? Я бы сразу несколько газет купил…
— Если ничего не случится — завтра выйдет, — ответил журналист. — Под материал целую полосу выделили… Вы извините, Владимир Николаевич, я побегу, потому что надо успеть текст верстальщикам до двух заслать да еще корректоры вычитывать будут…
Серегин попрощался и выскочил на улицу, а Колбасов долго смотрел ему вслед, жевал покрытую усами верхнюю губу и о чем-то напряженно думал…
Статья
Вызвать Михеева на конфиденциальный разговор во врачебный кабинет Владимир Николаевич, однако, не смог. Выяснилось, что ночью у старика был еще один приступ, что он очень плох и просто физически не может встать с кровати и выйти из палаты. Встревожившийся опер развил в больнице бурную деятельность, результатом которой стало выведение всех соседей Барона «на прогулку», после чего Колбасов зашел в палату и присел на койку к Михееву.
— Ты что это, старый, разболелся? — с притворной бодростью начал опер, вытащив из кармана зеленое яблоко. — Держи, это тебе… Скоро на волю пойдешь… Уговор-то наш не забыл? Ах да, я ж тебе газеты привез — две штуки. Ты теперь у нас знаменитость, весь Питер гудит… Бери, почитаешь потом. Барон дрожащей рукой взял у Колбасова газеты, однако читать не стал, положил рядом с собой…
— Про уговор я все помню, начальник… — Опера всего аж передернуло от голоса старика, он не говорил, а шелестел. — Отстойник мой найдешь легко… На Сосновском направлении есть деревня Коровитчино, она рядом с шоссе… Пройдешь через пастбище — там несколько брошенных домов на отшибе стоят… Второй дом с красной кирпичной трубой — он один такой, у остальных трубы серые… В подполе отодвинешь бочку, под рубероидом увидишь лючок… Только поторопись, потому что про место это не я один знаю…
— А кто еще? — быстро наклонился к Юрию Александровичу Колбасов. — Кто, старый?
— Не, начальник. — Губы вора дернулись в усмешке. — Так мы не договаривались… Я своих корешей уголовке сроду не сдавал… Тем более что тот, кто про Коровитчино знает, пропал куда-то в непонятке… Как раз перед тем как вы меня захватили… Может, его и в живых уже нету.
— Опять загадки загадываешь? — нахмурился опер.
— Отзагадывался, начальник, — равнодушно качнул головой Барон. — Мне с этой шконки уже не встать… Отгулял свое Юрка Барон…
— Да ладно тебе. — Колбасов встал с кровати. — Такие вредные старики, вроде тебя, годами помирают, а все живут… Я поехал в твою деревеньку, а ты тут не скучай… Я вечерочком-то к тебе загляну… Или завтра утром… Будем с твоим делом проблемы решать.
— А что, уже проблемы появились? Помнится, ты — раньше говорил, что без проблем все закроешь…
— Ну, совсем-то без проблем не бывает, просто проблемы бывают маленькими и большими, — выкрутился Владимир Николаевич. — Ладно, бывай здоров, как говорится, не кашляй!
Опер выскочил из палаты и вприпрыжку побежал выход, оставив Юрий Александровича одного в пустой палате… Барон погладил левой рукой лежавшие рядом с ним газеты, однако разворачивать их не стал — не было сил, да и не страдал старик тщеславием… Он вообще уже почти отрешился от всего земного и суетного. Юрия Александровича беспокоило лишь, что так мало успел рассказать Серегину, фамилию Ирины опять же не назвал… Ничего, он парень умный, найдет сам… Лишь бы не прокололся где-нибудь по доверчивости… В то, что журналист может предать его, старик не верил, долгая жизнь научила разбираться в людях… Гораздо больше Барона беспокоило предстоящее возвращение из Коровитчина Колбасова. Опер не найдет в тайнике «Эгины» — и вряд ли обрадуется… И тогда охотники за картиной вынуждены будут от уговоров перейти к жестокому прессингу… Старик знал, что, в конце концов, есть ведь и наркотики, развязывающие язык
Значит, надо будет уйти раньше, чем эти суки смогут начать терзать его измученное тело… Уйти… Барон почему-то был уверен, что сделать это будет совсем нетрудно…
Постепенно и эти последние тревоги улеглись в душе Юрия Александровича, и он почувствовал облегчение, как человек, закончивший большую и трудную работу, а потому заслуживший отдохновение… Унялась не прекращавшаяся в последние дни боль в груди, старику казалось, что его покачивают какие-то теплые и ласковые волны, как когда-то в далеком детстве на черноморском курорте, куда вывез однажды летом всю семью отец… Барон вдруг ощутил себя совсем маленьким, но удивиться не успел, увидел отца и мать, они стояли рядом молодые, красивые, мама держала Александра Юрьевича за единственную руку и улыбалась… А за ними стояли Дядя Ваня и еще какие-то люди, лиц которых было уже не разобрать. Михеев засмеялся счастливо и побеждал по длинному светлому коридору к тем, кто его ждал…
Оперуполномоченный Колбасов вернулся и спецбольницу около полуночи.
Владимир Николаевич был голоден и зол, как сто чертей, его брюки свидетельствовали о напряженных земляных работах, куртка на спине разодралась — в подполе стариковского отстойника опер зацепился за какой-то гвоздь… В тайнике Барона Колбасов нашел лишь коробку с тремя тысячами долларов и двумя тысячами немецких марок, четыре фигурки с клеймом Фаберже, старинные бронзовые часы, пять каких-то картин и папку с большим количеством гравюр. Все это было здорово, особенно порадовала Владимира Николаевича перекочевавшая в его карманы валюта, но «Эгины»-то не было, хоть и перерыл безостановочно матерившийся опер весь подпол… Колбасов понял, что проклятый старик его просто цинично кинул (версию об упомянутом Бароном загадочном кореше, якобы знавшем про тайник, опер отбросил сразу: этот кореш унес бы из отстойника все, а не одну «Эгину»), и, кипя злобой, поехал обратно в Питер — ему не терпелось заглянуть Михееву в глаза и объяснить в популярной форме, чем чреват обман оперативников ОРБ.
Однако в больнице Владимира Николаевича поджидал еще один неприятный сюрприз. Он узнал, что примерно за час до его появления соседей Михеева по палате встревожила неподвижность старика — они долго не решались потрогать вора, а когда все-таки потрогали, оказалось, что Юрий Александрович мертв… Тело Барона вынесли из палаты на зеленых больничных носилках уже при Колбасове — застывшее лицо старика было торжественно и строго, но оперу почему-то почудилась на губах трупа улыбка…
Часть II. Инвестигейтор [43]
Как и большинство нормальных ленинградцев, подполковник Ващанов не любил ноябрь. А с чего его любить-то? Разве что за канувшие в прошлое ноябрьские праздники… Это только в Союзе мог быть узаконен на государственном уровне очевидный всем бред — праздновать годовщину октябрьского события в ноябре… В ноябре в Питере почти не бывает солнца, дни делаются все короче и короче, постоянно идет холодный дождь, на улицах слякотно, и пронизывающий ветер носится по широким, но все равно угрюмым проспектам…
43
Инвестигейтор — расследователь (англ.). Так в США, Великобритании и многих других странах называют журналистов, ведущих собственные независимые расследования, совсем необязательно, кстати говоря, связанные с криминалом.
Вообще-то «расследователь» — это не вполне адекватный перевод, скорее инвестигейтор — исследователь, а не расследователь. Но в российской традиции независимый журналистский поиск до сих пор касается, как правило, именно криминальных аспектов жизни нашего общества в целом и отдельных его представителей в частности. В нашей стране журналистское расследование строится на совершенно других принципах, нежели следствие или дознание в прокуратуре, милиции или ФСБ. Журналист не является субъектом оперативно-розыскной деятельности, за ним нет аппарата или системы, а в своих расследованиях он рассчитывает, как правило, только на самого себя.