Ворлок из Гардарики
Шрифт:
Он ловко обмотал веревку вокруг запястья Вратко, свободный конец перекинул парню через шею, подтянул и привязал к его же предплечью. Теперь новгородец мог стоять, только выгнувшись и задрав подбородок. А попытайся он освободить руку, задушит самого себя.
– Споткнусь, упаду, – прохрипел он, – удушусь…
– Шагай давай! – Эйрик ткнул парня в спину. Захохотал. – Упадешь – поднимем. А задушишься – не велика потеря. Я бы тебя тут и оставил. Вот с ним рядышком положил бы… – Костлявый кивнул в сторону Асмунда. – Да хевдинг
Они пошли. Через лес. В какую сторону? Да кто его знает? Поначалу Вратко пытался определить направление по солнечному свету, падающему сквозь прорехи листвы. Определить и запомнить. А потом плюнул. Что толку запоминать путь, если надежды освободиться никакой? Да и передать весточку друзьям тоже… Знать бы еще, что они живы остались, не в плену, не ранены…
Может, Рианне удастся отыскать Хродгейра и сообщить ему о предательстве Модольва. Ведь дружина Белоголового, по всей видимости, в сражении не участвовала. Понятно… Отцу Бернару, которому хевдинг едва ли не в рот заглядывает, победа Харальда ни к чему, как не нужна и победа Гарольда Годвинссона. Он спит и видит, чтобы Вильгельм, герцог Нормандии, правил Англией.
– Не спи на ходу! – Жестокий тычок между лопаток сбил парня с мысли.
Больше он не задумывался о будущем Англии, о доле норвежского войска, о судьбах товарищей, с которыми плыл от самого Варяжского моря и делил кусок хлеба и скудный запас воды.
Шагали они долго. Известно, по лесу верста, как четыре по полю.
Наконец перед глазами пленников открылась еще более обширная поляна, чем та, на которой их захватили. На краю ее стояла покосившаяся избушка, около которой помахивали хвостами четверо коней, привязанных к корявой жердине. Очень похоже на жилище лесника или бортника: маленький хлев, где, пожалуй, могла поместиться лишь одна корова, рядом два стога сена, покосившийся плетень неизвестно от кого в эдакой глухомани.
Неподалеку на траве расположились викинги, числом не более десятка. Кто-то спал, кто-то играл, кидая нож в очерченный круг и разделяя после по особым правилам землю, выигрывая или же уступая соперникам узкие клинья дерна. Двое неспешно переговаривались, посмеиваясь в густые усы, а один правил оселком лезвие меча. Благодаря длинным усищам и белым волосам спутать его с кем-то другим не смог бы никто.
Хевдинг Модольв Кетильсон отложил меч и поднялся навстречу своим воинам.
– С добычей?! – не то спросил, не то отметил очевидное он.
– А то? – осклабился Скафти. – Все как ты и говорил…
– Хвала Всевышнему, – перекрестился Белоголовый. – Отец Бернар оказался прав.
Он подошел ближе, внимательно оглядывая пленников, и вдруг нахмурился:
– Где дикарка?
– Убежала, – хмыкнул Скафти.
– Что значит – убежала? Ты слышал, что сказал отец Бернар?
– Да подумаешь…
– Я тебе дам «подумаешь»! – зарычал Модольв. – Ты чей хлеб жрешь?
– Ну… – Скафти
– Тогда выполнять приказы надо!
– Так, хевдинг! – вмешался Эйрик. – Мы Харальдовну привели! И ворлока тоже!
– Заткнись! – отмахнулся от него Модольв. – Тебя кто спрашивал? Как вы могли упустить дикарку?
– Ну… Как-как… – Скафти переминался с ноги на ногу. – Верткая она, что куница. Сбежала…
Кетильсон открыл было рот, чтобы выругаться, но передумал, плюнул в сердцах, едва не забрызгав сапоги рыжего викинга, развернулся и, подойдя к хижине, несколько раз постучал кулаком в дверь.
Заметив, как брезгливо скривился Эйрик, Вратко удивился – кто бы там мог скрываться? Но тут на пороге возникла сутулая фигура отца Бернара. Его лицо сияло как у апостола, которому удалось обратить к истинной вере целый народ закоренелых язычников. В пальцах монах держал небольшой ларец, памятный новгородцу по встрече Модольва и Эдгара Эдвардссона вблизи от берега Дервента. Насколько парень запомнил, внутри потемневшей от времени деревяшки должна храниться священная реликвия: ноготь Иисуса Христа.
– А! Вернулись! – неожиданно приветливо обратился к викингам вечно хмурый монах. – Как дела на поле брани? Крепко ли держится войско язычников?
– Норвежскому войску скоро конец, – неохотно ответил Скафти.
– Ты так говоришь, будто сопереживаешь этой беде.
– Там, в кругу щитов, стоят сейчас несколько человек, которые…
– С которыми тебя связывают узы дружбы? – прищурился Бернар.
– Нет, которые остались мне должны.
– Ну, сын мой, грех сребролюбия следует искоренять в себе. И тогда Господь наш, Пресветлый и Всеблагой, воздаст тебе по заслугам.
Скафти махнул рукой, словно бы соглашаясь, но на его лице не было заметно особого смирения или раскаяния. Викинг мало верил в небесное воздаяние за смиренное поведение здесь, на грешной земле. Точнее, совсем не верил.
– Мария Харальдовна здесь, – вмешался Модольв. – И ворлок-русич тоже.
– Да? – встрепенулся священнослужитель. Часто закивал. – Да, да, да… Именно это я и предполагал. Хродгейр-скальд решил спасти их, отправив подальше от боя? Так?
– Верно, – согласился Эйрик. – Мы как раз из лесу глядели, как Гарольд вновь переговоры с братцем затеял…
– Переговоры? И что же? Почему с Тостигом? Почему не с конунгом?
– Так убили же Харальда…
– Что ж ты молчал?! – воскликнул Модольв.
– И правда, сын мой, с этого начинать нужно было, – мягко заметил монах. – Не знаю, примет ли Господь душу человека, столь многогрешного, но я помолюсь за ее упокой.
– Это ж надо! – не мог успокоиться Кетильсон. – Харальд погиб! Мало мне верится, что с конунгом могли запросто совладать даже самые лучшие бойцы. Кто убил его?
– Да кто ж его знает? – развел руками худощавый викинг.