Воролов
Шрифт:
– Значит, она не рассказала ничего нового?
– Вовсе нет, – Мышецкий потер руки, – рассказала. Поклонник этот появился примерно за месяц до гибели Лозинской или чуть более того. Корзинами цветов ее заваливал, в любви клялся. Обещал стреляться, если не ответит взаимностью. В общем, растопил девичье сердце; много ли в столь юном возрасте для этого нужно?! Вот только после уже взаимных признаний в любви поклонник начал с еще большим пылом твердить: мол, любовь эта и сама Амадея – трагедия всей его жизни, потому что батюшка его выбор не одобряет и благословения на брак с актрисой сомнительного происхождения он давать не намерен. И ослушаться нельзя, иначе отец лишит и наследства, и содержания. Накануне премьеры
– К портному и так поздно? Не очень-то похоже на теплые отношения!
– Все-таки премьера уже на следующий день, да и портной жил в том же доме Синицына, только в другом крыле и на другом этаже. Там почти все жильцы имеют отношение к театру. Это удобно. Так что горничная не удивилась и ничего не заподозрила. Только говорит, что Лозинская очень нервничала. Но и это накануне дебюта было неудивительно.
– Вы хотите сказать, что Амадея избавлялась от вероятных свидетелей? Но ведь горничная могла вернуться слишком рано?
– Это вряд ли. Я сам видел список требований к изменению фасона сценического платья – он очень внушителен. Как бы то ни было, вернулась она с платьем в три часа ночи. Памятуя о том, что у хозяйки совсем скоро премьера и платье нужно примерить, горничная на свой страх и риск сразу пошла к Лозинской. Что было далее, вы уже знаете: шопеновская пачка, запах хлороформа, таблетки и тщетные попытки привести нашу «спящую красавицу» в чувство…
– Кстати, а почему снотворное именно с хлороформом?
– Потому что человеческий организм, будучи отравленным, обычно из последних сил пытается спастись, извергая из себя яд естественным путем. Усыпленный хлороформом, он с такой задачей справиться почти не способен. И об этом могла догадываться не только Амадея.
– Понимаю…
– Итак, горничная подняла шум, жильцы вызвали полицию, которая нашла обрывки записок…
– И вы вызвали меня…
– Именно так. Но сейчас у нас есть не только записки.
– И вы молчали?
– В деле Караганова это не играет никакой роли. Но в деле Лозинской… В комнате, помимо этих записок, на салфетке, лежавшей на столике со снотворным, нашли небольшое, не более горошины, пятно.
– Пятно?
– Да. Даже, скорее, отпечаток. Ружейное масло.
– Ружейное масло в девичьей комнате?
– Представьте себе!
– Известно, когда прибирали в квартире погибшей?
– Накануне в полдень. Салфетки были свежими.
– Значит, у него был револьвер?
– Я думаю, да. Ну, поди, не солидно перед дамой веронал-то пить! Я полагаю, он уговорил ее на двойное самоубийство. Воспользовался обстановкой, сыграл на чувстве вины внебрачного дитя, сам устроил пару патетических истерик: мол, только смерть – достойный выход из положения. Вы сталкивались с подобными типами, Петр Александрович?
– Доводилось.
– Это хорошо. Уж не знаю, почему, но такие часто нравятся юным девушкам. Что в итоге? Лозинская узнает, что брак с возлюбленным невозможен, и соглашается на совместное демонстративное самоубийство: раз мы не можем жить вместе, так мы умрем вместе, всем назло и напоказ! Но состояние аффекта вдруг проходит, и она решает не переходить черту.
– И план рассыпается?
– Да. Но жених требует довести дело до конца. Возможно, угрожает ей оружием. Девушка под видом пробы пера пишет первую записку – ту, измятые обрывки которой мы позже сумели разобрать,
– А что известно о других случаях? Сценарий, если не считать разорванной записки, можно считать похожим?
– Знаете, Петр Александрович, если мы допускаем, что все эти эпизоды – звенья одной цепи, и действует именно, как говорят медики, «маниак», то я вижу следующее: он каждый раз усложняет себе задачу.
– Как это?
Прокурор перелистнул в записной книжке несколько страниц, исписанных убористым витиеватым почерком:
– Наш первый выявленный случай – Надежда Клеппер-Добжецкая, «Орлеанская дева». Она славилась в театре своим меланхоличным характером с внезапными приступами ярости: к примеру, могла на репетиции своему партнеру по сцене пощечину отвесить, если что не по ней. Так вот, где-то за месяц до ее смерти тоже появился некий поклонник. Далее, напомню, во время премьеры спектакля в театре начался пожар. Из погибших – только Клеппер-Добжецкая. Дело постарались замять. Расследование, как я понял по докладу, провели очень поверхностно. Но в труппе говорят, что актриса по ходу пьесы крикнула кому-то в зале слова не по тексту – что-то вроде: «Нет воли отныне твоей надо мной, и позор мне мой ныне не страшен». Зрители это, конечно, посчитали частью монолога, но актеры слышали эти слова впервые. И на сцене внезапно вспыхнуло пламя, которое очень быстро перекинулось на декорации и опускающийся занавес. Из отчета неясно, что стало причиной пожара, но я предполагаю, что она могла поджечь себя и свой костюм: трико, накидку и все прочее.
– То есть, он чем-то шантажировал ее?
– Возможно, возможно…
– А остальные? В вашем списке, если не ошибаюсь, были еще Ундина и Джульетта?
– Да-да, верно! Вы запомнили? А говорили, что равнодушны к театру! Да, в прошлом году театр Шереметьевых был на гастролях в Крыму. Главную роль, Ундину, в опере с тем же названием исполняла актриса Дарья Баркова. Нрава она была прескверного: замкнутая, необщительная, постоянно недовольная всем и всеми. Гневливая: в приступе ярости могла бросить в оппонента не только гребешок или веер, но и бокал, бутылку, чайник с кипятком – все, что под руку подвернется.
– Ого!
– Да-да. У труппы были с ней довольно неприязненные отношения. Она безумно ревновала своих коллег к успеху у поклонников. И воздыхателей своих тоже ревновала без меры. Насколько раз даже пыталась наложить на себя руки, правда, неуспешно: или вовремя из петли вынимали, или порезы на руках оказывались недостаточно глубокими, или доктор успевал промыть ей от снотворного желудок. Но однажды все сложилось иначе. В одну из ночей якобы после ссоры с одним из своих обожателей Баркова, подобно своей героине, пошла на берег моря и утопилась. Ее тело нашли утром в воде у ялтинской набережной.
Мышецкий перевернул страницу:
– А вот балерина Клаудиа Вирарди из Санкт-Петербурга. Она исполняла роль шекспировской Джульетты. Тут у нас тоже характер сложный, итальянский, взрывной, склонный к истерикам. Тема самоубийства Вирарди, несомненно, впечатляла. На званых вечерах она могла внезапно на глазах у всех приставить к своему виску пистолет и потребовать у случайного поклонника поцелуя, угрожая в случае отказа нажать на курок. Из-за этого даже приключилась пара скандалов. Так что тут, видимо, наш искуситель быстро нашел свою жертву. Вела она себя если не вызывающе, то капризно – такие персоны в жизни более актрисы, чем на сцене. И опять же, за несколько недель до гибели – поклонник, с которым она нигде никого не знакомила. В день премьеры – кровать, засыпанная лепестками роз, белоснежное платье, как на театральной программке, и большая доза опиума.