Воролов
Шрифт:
Большой чернильного цвета зонт не спасал своего грузного владельца от косого дождя. Заливаемый холодными струями, Аполлон Григорьевич минуту-другую постоял на безлюдной платформе, растерянно озираясь по сторонам. Потом он прошел сквозь сонное здание вокзала и вышел на пустую привокзальную площадь.
Через пару минут из водной пелены послышался цокот копыт, а затем из туманной низины к вокзалу выкатился экипаж.
Дверь открылась. С подножки соскочил человек в широком плаще с тростью в руках и направился к Анненскому.
Тот поспешил
– Петр Александрович Азаревич?
– Приветствую вас, Аполлон Григорьевич! – незнакомец чуть поклонился, приложив пальцы к фуражке, а затем жестом пригласил Анненского в карету.
Тот поспешил в укрытие.
Экипаж закачался на ухабах размытой осенними дождями дороги.
– Вам так точно меня описали? – спросил антрепренер, проваливаясь в мягкое сиденье.
Азаревич кивнул, расстегивая мокрый плащ, под которым теперь можно было разглядеть военный мундир:
– Благодарю вас, что вы откликнулись на просьбу прокурора Мышецкого. Итак, ближе к делу! Аполлон Григорьевич, насколько я знаю, вы – один из тех немногих людей, кто видел поклонника госпожи Лозинской.
– Да… Я видел его несколько раз, мельком, но, думаю, что смогу его узнать. Я постараюсь! Ради Зиночки… – Анненский протирал платком мокрые от дождя очки.
– Прекрасно! В ту ночь из Москвы через заставы выехали трое обер-офицеров, и одного из них мы выследили здесь.
Азаревич взглянул в окно и дважды стукнул концом трости в потолок кареты.
Экипаж остановился.
– Наш поручик неплохо провел время в местном борделе, – сыщик усмехнулся, – и по стечению обстоятельств он сейчас все еще там. После нашего с околоточным визита в это заведение его хозяйка так разнервничалась, что по ошибке дала заезжему гостю бокал с успокоительным, приготовленным для себя. Такое порой случается, – он пожал плечами. – Так что вам остается только взглянуть на спящего и опознать его.
– Конечно, конечно… – Анненский нерешительно кивнул. – Вот только спящим-то я его не видел. Вдруг обознаюсь? Да и близорукость моя… Ах, только ради Зиночки!
Азаревич смерил его взглядом и вышел под дождь. Антрепренер с трудом поднялся с теплого места и последовал за своим провожатым.
Они стояли перед двухэтажным зданием, над входом в которое висела изящная вывеска. Сквозь снова моментально залитые линзы очков Анненский сумел разобрать витиеватую надпись: «Шляпная мастерская госпожи Шульке».
Дверь была не заперта.
Антрепренер озирался по сторонам: они, похоже, действительно попали в шляпную мастерскую. В витрине на черных болванках пестрели элегантные и, без сомнения, дорогие шляпки. На длинных полках вдоль стены стояли большие бобины цветных лент и кружев, а из цветных коробок, украшенных звездами из золоченой бумаги, торчали большие разноцветные перья.
В комнате их никто не встретил, однако, несмотря на ранний час, в доме явно не спали. Где-то слышались голоса, возня, скрип, стук и звон – то ли чашек, то ли бокалов.
– Аполлон
Звуки стали громче.
Посетители прошли по длинному неосвещенному коридору и оказались в просторной светлой гостиной.
Анненский опытным взглядом оценил обстановку: сперва – полутемная мастерская, затем – темный мрачный коридор и, наконец, эта светлая гостиная с маленькими мягкими козетками, роялем и столиками для вина и фруктов…
– Что ж, хороши декорации! Редко где в провинции увидишь такую фантазию и вкус! Даже в Москве не уделяют столько внимания обстановке и внешним эффектам! А жаль, – Аполлон Григорьевич вздохнул.
Вдруг противоположная зеркальная дверь резко распахнулась, и в комнату ввалился всклокоченный крупный молодой мужчина. Из одежды на нем были только мятая белая рубаха и подштанники. Осоловевшие глаза его не выражали никаких эмоций, но сам вид его был довольно устрашающим. Следом за мужчиной в дверь впорхнула испуганная худощавая дама в изумрудном платье с турнюром, которое было застегнуто до самой шеи на мелкие жемчужные бусинки.
«Должно быть, хозяйка заведения», – подумал Анненский.
Женщина, увидев Азаревича, заметно успокоилась. Тот чуть кивнул ей, и она исчезла за дверью.
Незнакомец всего этого не заметил. Он, как показалось Анненскому, не понял даже, что в комнате есть еще кто-то, кроме него. Повалившись на кушетку, он обхватил голову руками и глухо застонал, а потом протянул руку к маленькому и совершенно пустому прикроватному столику, словно что-то ища на нем.
– Вам воды, поручик, или чего покрепче? – спросил Азаревич.
Человек вздрогнул и хрипло простонал:
– Один черт! Во рту пересохло, что языком не повернешь…
Воролов подошел к столу со сластями, наполнил фруктовой водой из графина хрустальный бокал и протянул его человеку в подштанниках.
Тот долго с наслаждением пил, прерываясь на то, чтобы приложить холодную поверхность бокала то ко лбу, то к виску.
– Благодарю вас, господа, – наконец проговорил он, разглядывая из-под опухших век Азаревича и Анненского. – Вино, видно, ударило мне в голову. Вчера, похоже, перебрал. Merde! Черт возьми, память отшибло напрочь! Поверите, только сейчас понял, где я… Да, прошу прощения: мы знакомы?
Азаревич ему не ответил. Он обернулся и взглянул на Аполлона Григорьевича.
«Все пошло не так, – подумал Анненский. – Бес его знает: этого ли я видел в театре с Зиночкой или другого? Похож? Или нет, не похож… Тот не такой был. Этот растрепанный какой-то… Усы тоже… Нет! Тот, кажется, помельче был…»
От волнения на лбу у антрепренера выступила испарина.
«Он или не он?» – Аполлон Григорьевич изо всех сил напрягал память.
Тем временем поручик, персону которого старательно изучал Анненский, сел, отставил бокал и сжал виски пальцами: