Шрифт:
Правда стоит за тех – кто с Ней заодно.
Д. Политыко, «Братишки и сестрёнки».
Много мифов ходит о благословенной стране Белоречье 1 . Говорят, что эта страна была когда-то давно, или, что она когда-то будет, а ещё, что она-таки есть, но где-то о-о-очень далеко, где-то на Севере или на Востоке. А кто-то вообще говорит, что она на другой планете. Правда, есть и такие, кто говорит, что вообще-то она была совсем недавно, но её больше нет. И скоро, по этому поводу, будет-таки конец света. Или, что она будет совсем-совсем скоро. Прямо-таки вот после конца света – уже и будет, а он, как известно, уже-таки вот-вот…
1
На
А ещё говорят, что есть она, и вполне так даже себе и рядом, только вот глаза разуть надо. Но когда такого говорящего хватаешь за грудки и начинаешь трясти: где она, благословенная земля, где?! – он всё-таки, признаётся, что страна эта – скрытая. Что-то вроде Китеж-Града, который вроде бы и есть, а вроде бы и нету. И на этом, в принципе, можно было бы и закончить наш рассказ, но всё чаще и чаще появляются люди, которые уверяют, что были в Белоречье. А вот побывавших в Китеж-Граде я что-то не встречал. И все эти люди говорят, что во времени они не путешествовали и на другую планету не летали, не ездили они ни на Север, ни на Восток, а просто шли по своим делам и случайно забредали ТУДА. Так однажды случилось и со мной.
Случилось это одним очень поганым утром, когда я был занят нелюбимейшим делом – ехал на объект. Причём ехал не как все нормальные люди, на байке, а как дурак, на электричке. А ехать надо было не в самый ближний свет: то ли в Подольск, то ли вообще в Серпухов. Встал я рано, может, в семь, может, ещё раньше, заварил чай, перелил его в термос, накидал в рюкзак со снаряжением еды и поехал на Каланчёвскую.
Но до Подольска (или Серпухова) я так и не доехал. Впрочем, я успел съесть пару яиц с майонезом, пару листьев китайской капусты и даже хлебнуть чаю с печеньем…. Успел даже выслушать недовольство подрядчика (в телефонной беседе с ним), который уже звонил мне и интересовался, где я, а также какого …. я нахожусь не там, а тут; говорил, что заказчик рвёт и мечет по поводу отсутствия на объекте меня и моих коллег. Когда мне надоело всё это слушать, я спросил его про аванс – и связь сразу стала плохой и в конце концов оборвалась.
Однако в этот день оборваться суждено было не только связи. В районе платформы Депо произошёл, по всей видимости, обрыв вообще всего на свете, и машинист категорически объявил через вагонный матюгальник, что поезд дальше не пойдёт, и вообще поезда дальше не пойдут, поэтому мы можем добираться до своих мест другими транспортными средствами, а можем остаться в поезде и поехать на нём в обратном направлении. А ещё мы можем пройти по специально оборудованному для нас настилу до следующей платформы (Перервы), откуда поезда вполне так себе даже и ходят, и на них вполне себе можно и уехать, куда нам надо. После паузы он добавил, что и вообще, мы все можем идти… куда подальше и куда нам заблагорассудится, и на это у нас есть полная свобода, которую никто и никогда не может у нас отнять. Ещё немного подумав, машинист высказал мысль, что свобода – это Великое Благо, и что пока мы все этим Благом располагаем – он настоятельно советует нам этим Благом воспользоваться.
Я осмотрелся вокруг. Если честно, я ожидал увидеть ошеломлённые лица пассажиров, но увидел я только одно удивлённое лицо, обладатель которого, вероятно, как и я, слышал всё это впервые. Другие же пассажиры уныло повставали с мест и начали выходить из поезда, выволакивая свои тележки, сумки-тележки и просто сумки. Я вышел из электрички и увидел картину достойную кисти художника: вереница пассажиров с угрюмыми лицами шла по деревянному настилу куда-то вдаль, и шли они достаточно быстро – все, видимо, спешили попасть на электричку от Перервы и продолжить свой столь беспардонно прерванный путь. Я понял, что всё, что я тут вижу – вещь вполне обычная для здешних мест.
И тут с лязгом сработал затвор на двери кабины машиниста, дверь рывком распахнулась (видимо, от пинка изнутри), ударилась ручкой о борт вагона и отдачей полетела назад. Когда она вернулась на исходное место, стало видно (по характерному следу на стене вагона), что такой полёт дверь совершает уже далеко не
Потом машинист вздрогнул всем телом, и выйдя из транса увидев (с ужасом), где находится, судорожно полез в заплечную сумку. Достав из сумки бутылку водки объёмом 0.7, он сорвал с неё крышку, даже не попытавшись открутить её по резьбе, и выковырнув сапожным ножом дозатор, запрокинул её над своим ртом. Пил он жадно, как человек, который долгое время шёл по пустыне, и вот добрый караванщик дол ему бутылку с водой. Выпив бутылку до дна, машинист отшвырнул её в то же место, где лежала развороченная крышка. Послышался характерный звон – бутылка встретилась со своими многочисленными сёстрами, которые также валялись в окружении развороченных крышек. Машинист же откинулся спиной на колёсную пару и начал, тревожно озираясь по сторонам, что-то бормотать о Великом Благе Свободы, о том, что все свободны идти куда подальше и да, он тоже, кстати, свободный человек и тоже намерен воспользоваться своим Правом Свободы и ПОЙТИ. Туда. Куда подальше. А все остальные – да, они все тоже свободны и тоже пойдут именно туда, а куда им ещё идти, если пойдёт ОН? Ибо если пойдёт он – то кто их таких-то и растаких-то ПОВЕЗЁТ?! Никто, а значит, пойдут они именно туда (ибо куда ж ещё?) и вот там-то мы все и встретимся. Вот там-то мы и поговорим. Вот там-то…
Тут на машиниста стало страшно смотреть. Его лицо перекосило ТАКИМ ужасом, что, даже от вида этого лица мне стало страшно, а уж о предмете его ужаса как-то даже и думать не хотелось. Но тут по лицу машиниста прошла судорога, и его физиономия расплылась в довольной улыбке. Помощник смотрел на машиниста с безнадёжной тоскою. Я начал невольно рассматривать разбросанные бутылки. За бутылками 0.7 неподалёку валялись 0.5, а за ними – 0.2 и где-то совсем вдали лежали «стопочки». Я невольно подумал, что будет тут валяться дальше, и меня немного встряхнуло – да, очень скоро кучка бутылок перестанет расти. И, возможно, через некоторое время в неё полетят новые. Стопочки. Сначала. Я невольно взглянул на помощника машиниста, и тот, как будто прочитав мои мысли, слегка покачал головой.
– Никто не идёт на этот рейс.
– И… как же?
– Не знаю. Наверное, будет большое окно между электричками.
– А что это, собственно, за окно такое? Ремонт дороги?
Помощник машиниста криво усмехнулся.
– Ремонт дороги, ремонт поезда, ремонт токопровода… Ремонт всего. Но не всегда. Когда-то проезжаем нормально, а когда-то вот так.
– А что ж автобус-то не пустят?
Помощник машиниста показал мне на кучу железного хлама, который я и не заметил сперва. Асфальтовая дорога, которая начиналась чуть поодаль отсюда, обрывалась где-то метрах в трёхстах от начала, и обрывалась она скоплением навсегда вставшей и проржавевшей дорожной техники. А то, что я сперва принял за кучу невнятного металлолома – на деле, оказалось автобусом с высоким подъёмом. Такой автобус мог бы возить пассажиров и по бездорожью… если был бы цел. Машинист с трудом встал и начал ходить, пританцовывая и приплясывая. Приплясывал он, нелепо закидывая ноги и хлопая по ним руками, напевая что-то типа «эхма, твою ма…» и «говна-пирога!».
Однако мне нужно было решать, что делать дальше. Приехать на объект хотя бы с часовым опозданием уже не получалось, опоздание как минимум удваивалось и вставал вопрос о целесообразности собственно моей заброски на объект. Ещё, в связи с опозданием, мне становилось труднее договориться об авансе. От мысли, что подрядчик может меня обмануть, меня замутило, но муть как-то странно быстро прошла. Почему-то я понял, что не испытываю ни малейшего дискомфорта в связи с предстоящим звонком этому жуку (а в том, что он жук, я уже почти и не сомневался). Я ощущал покой, которого не чувствовал уже давно.