Ворон и роза

Виггз Сьюзен

— Еще до молитвы. Я встретил Эверарда перед его отъездом. Твои бумаги уже на пути в Коппе, Лорелея. Не удивлюсь, если барон присудит тебе Приз Неккера.

Лорелея сжала руки в кулаки и застучала по земле.

— Ты глупец! Дэниел, как ты мог? Теперь весь мир узнает, какая я идиотка!

— О Боже! Ты сама не знаешь чего хочешь, женщина! Сначала ты убегаешь и дуешься, считая, что упустила возможность послать свои бумаги. А теперь ты ругаешь меня и называешь глупцом только за то, что я сделал именно то, чего ты так долго желала.

Девушка

вдруг рассмеялась, обхватила колени руками и снова закачалась. Прежде чем Дэниел смог объявить ее сумасшедшей, она радостно вскрикнула и бросилась на него. В результате они оба растянулись на земле, а в следующее мгновение Лорелея уже была сверху и осыпала его лицо поцелуями.

Тело Дэниела сразу отозвалось на ее неожиданное нападение. Прикосновение ее губ было таким нежным — как крыло бабочки. Ее легкое тело прикрывало его подобно шелковому покрывалу. Дэниел обнаружил, что отвечает на ее искреннее чувство. Его руки медленно обвились вокруг ее хрупкого тела, и он нежно прижал ее к себе.

— Тихо, успокойся, — прошептал Дэниел, едва касаясь губами ее щеки. — Ты резвишься, как щенок.

А потом, вопреки данной себе клятве, он поцеловал девушку долгим, упоительным поцелуем, не преследуя никакой другой цели, кроме желания отведать ее невинности, ее любви.

Рот Лорелеи расцвел под его губами, как бутон цветка под лучами солнца. Она издала радостный вскрик. Ее нежные маленькие руки ласкали его шею, его грудь, его…

— Лорелея! — он оторвал девушку от себя.

Она удивленно взглянула на него:

— Да?

— Мы не должны этого делать.

— Не должны? — смутившись, она села.

— Нет. Я думал, что объяснил тебе это в прошлый раз.

— Так и было. Но ты забыл…

— Я забыл? — едко заметил он. — Да ты же просто напала на меня.

Лорелея вздохнула и отвела глаза, чтобы скрыть свое разочарование. Это нечестно. Он возбудил ее, а потом оттолкнул от себя. Она стояла на пороге открытия какой-то очень важной тайны, но перед ее носом захлопнули дверь.

— Прости, — кротко сказала Лорелея и посмотрела изучающим взглядом в его красивое, не отражающее никаких чувств, лицо. Дэниел Северин. Он был знаком с Жозефиной Бонапарт и, без сомнения, с дюжиной других прекрасных женщин. Теперь он все вспомнил. Должно быть, он испытывает отвращение к облапившей его невоспитанной девчонке.

— Предполагаю, что должна быть благодарна тебе, — она потянулась, к его руке, но вдруг остановилась. — Было очень мило с твоей стороны. Я даже не ожидала, что ты вспомнишь о моем трактате после радости от возвращения твоей памяти.

— Мои воспоминания, — с мрачной улыбкой произнес Дэниел, — болезненны, а не радостны.

Лорелея снова вздохнула и вдруг стала печальной.

— Почему опять вытянутое лицо? — поинтересовался он.

— Не знаю. Когда мы вместе работали над трактатом, каждый следующий день был как событие, которое я с нетерпением ждала. Теперь

уже все закончено, и я не знаю, куда себя девать.

— Напиши другой трактат.

Лорелея фыркнула:

— О чем? О вскрытии нарывов?

Дэниел на минуту задумался.

— А если о том инструменте, которым ты слушала мое сердце?

— А, этот, — она пожала плечами. — Он прост как эдельвейс. Любой медик может изобрести такой же. Кроме того, ты выздоравливаешь. Скоро ты уедешь, а без тебя работа будет уже не такая.

Лорелея не чувствовала, пока он не прикоснулся к ее лицу, что у нее по щекам катятся слезы.

— Не надо, Лорелея, — попросил Дэниел.

— О Боже, — испытывая к себе отвращение, прошептала она. — Не смотри на меня, — девушка провела рукавом по лицу, на всякий случай, вытерев под носом. — Когда-то я слышала, что слезы Жозефины могли повлиять на Бонапарта гораздо сильнее целого Совета Пятисот [16] , — дрожащим голосом проговорила она. — Но я уверена, что Жозефина даже плачет не так, как я.

16

Совет Пятисот — обладал законодательной властью по Конституции 1795 года.

— У тебя нет ничего общего с Жозефиной, — сказал Дэниел.

Лорелее показалось, что он слишком быстро определил разницу. Она могла с уверенностью сказать, что ее слезы ввели его в замешательство. Дэниел остался тем же человеком, которого она знала эти несколько недель, но с одним важным отличием. Теперь он знал, кто он такой.

— О, Дэниел. Ты, должно быть, презираешь меня?

— Ради Бога, с чего ты это взяла? Я не презираю тебя.

— Ты должен.

— Ну и почему, профессор? За что?

— Потому что я такая эгоистка, — она оторвала травинку и мяла ее пальцами. — Когда ты был Вильгельмом, то полностью принадлежал мне. У тебя не было никаких воспоминаний о прошлом. Я была твоим прошлым, — девушка выбросила травинку. — Сейчас, когда ты все вспомнил, я потеряла тебя.

— Лорелея…

— Это глупо, да? Думать, что потеряла тебя, когда на самом деле ты мне не принадлежал. Я просто промелькнула в твоей жизни. И вот теперь все закончилось. Ты снова Дэниел. Ты стал тем человеком, каким был до меня. Может быть, у тебя где-то есть любимая.

— Ты ошибаешься, Лорелея. У меня никогда… Барри залаял и вскочил. Завиляв хвостом, пес устремил свой взгляд за озеро, куда-то в лес.

— Кто бы это мог быть? — спросил Дэниел. Его рука дернулась к поясу, пытаясь нащупать оружие.

Лорелея погладила Барри.

— Это, наверное, кролик или серна.

Барри заскулил и принялся скрести лапой землю, но остался рядом с Лорелеей.

— Нам пора возвращаться, — сказал Дэниел и поднялся на ноги. — Отец Ансельм скоро проснется.