Ворон ворону глаз не выклюет. Том II
Шрифт:
Айра так и не пришёл в себя, ритуал выжал его досуха. Хейд оставил брата отсыпаться на лежаке и укрыл одеялами от гуляющих сквозняков. У подушки он приметил тяжеленный нож со странными засечками на рукояти – таким же ножом Ищейка разделывал тушу козла в одном из видений Айры. Ведомый смутными догадками, Хейд поскрёб ногтем навершие рукояти и обнаружил под грязью заткнутое воском отверстие – прямо как у злополучной фигурки-филина. Всё это время у Айры тоже была управа на Ищейку. Важная вещь. Хейд отряхнул нож от опилок и положил его на видное место, поверх журнала.
Любопытно выглядел и чемоданчик на подоконнике, обтянутый лопнувшей на сгибах кожей. Не испытывая
Прошло несколько часов, которых хватило, чтобы навести в логове чистоту и порядок. Всё это время Айра крутился под одеялами, бормоча околесицу. Вдруг он подскочил, как по сигналу, и окинул комнату ошалелым взглядом, будто впервые её видел. Даже на Хейда уставился как на незнакомца, со смесью страха и удивления – и тут пришло запоздалое узнавание. Айра улыбнулся, но выглядел немного растерянным.
Хейд всё видел. Всё приметил. У Клары, чудачки из «Аиста», провалы в памяти начинались по такому же сценарию – с коротких «неузнаваний», постепенно отгрызающих у прошлого всё больше кусков.
– Ты давно здесь? – просипел Айра, растирая сонное лицо.
– Давно. Твой маленький друг составил мне компанию, – Хейд кивнул в сторону идола.
Айра охнул и бросился к своему творению. Идол почернел, запылали глазницы, дымчатая тень покинула своё пристанище и уселась на черепе. Послышался рокот: «Этот опять пришёл-приполз». Распахнув крылья, чёрт издевательски прыгал с одной когтистой лапки на другую: «Проси-умоляй, жалкий-облезлый кутёнок. Проси-умоляй, проси-умоляй».
– Мы уже это проходили. Прошу тебя, прекрати, – судя по голосу, Айра от чёрта порядком устал.
– Раз тебе настолько одиноко, что ты начал создавать всяких тварей, то я могу заглядывать почаще, – хмыкнул Хейд, помешивая в котелке суп из рыбных консервов.
– Я не для себя… погоди, ты его видишь? – В ответ Айра услышал красноречивый рассказ о том, как Хейд пытался усмирить его нового дружка. На детали тот не скупился и добавил в конце, что об этом «сраном ведовстве» думает. Айра удручённо покачал головой: – Понимаю, для тебя мой быт непривычен, но придержи своё злословие. Ради меня. Будь добр.
– Так поясни, какая нам польза от одержимого истукана. Будь добр.
– Я пытался призвать птиц, хотя бы Грачика, но… – Айра с несчастным видом развёл руками. – Тогда решил подумать, чем ещё могу помочь, и вот, вроде придумал. Чёрт может защитить тебя, как когда-то ему подобные защищали дейхе от врагов.
– По-моему, у тебя вышел не защитник, а неконтролируемый монстр. Ты сунул в идола Дар?
– Это пустой осколок кости, который я нашёл в одной из лабораторий дейхе. Для Горнила он бесполезен, но я на всякий случай прихватил парочку.
– Но где ты достал жертвенную душу? – этот вопрос беспокоил Хейда больше всего. – Без неё ведь чёрта не создать, верно?
Хейд думал, что сейчас услышит историю про труп на улице, но Айра обхватил пальцами его ладонь и уставился взглядом профессионального попрошайки. Семейный талант, видимо.
– Даже не начинай! Оставь мою голову в покое!
– Я… я не могу… – промямлил Айра и стыдливо отвёл взгляд. Он то ли не умел, то ли не привык, то ли просто не видел смысла контролировать эмоции. Всё, что творилось в душе – отражалось на лице, и Хейду стало не по себе от того, что он видит.
Вздох.
– Показывай
* * *
Пламя костра с трудом прогревает пещеру. Метель закидывает внутрь хлопья снега, воет голодным зверем, пришедшим по их души. На блестящих ото льда стенах танцуют тени – это дейхе беспокойно ходит кругами, сгорбив спину. Из-под меховой шапки торчат белые косы, испачканные животным жиром.
– …в тот день весь народ в поселении собрался: никакой охоты, никакой разведки, никакой торговли, – голос у Чёрного пилигрима глубокий и проникновенный, до мурашек. – Гуляния-гадания, бабы варили снедь в общих котлах, дети плели из соломы-веток куколок, желания загадывали… Хороший день, знаменательный день. Я выкатил бочку самодельной наливочки, в тот год решил всех сразить наповал доведённой до совершенства рецептурой. К сожалению, ни один земляк не оценил мою идею с плодами красной погибельки. Да если бы предки так боялись экспериментов, нас тут и не стояло бы!.. – он от души сплёвывает в сторону.
Так и хочется буркнуть: «Может, оно было бы к лучшему». Дейхе определённо не помешало бы в своё время видеть границы, которые не стоило переходить.
– Пришлось на себе показывать, что в умелых руках красная погибелька не опасна, а вполне увеселительна. – Пилигрим замирает напротив костра. Углубляются морщины у глаз и рта, выдавая на «лице-без-возраста», как говорят энлоды, все прожитые годы. – Люди танцевали вокруг костра, пели Весёлой Бабе, я такую милую-ладную девчушку обнимал… а под ночь явилось оно. Огромное, на две-три головы выше самого высокого энлода. Завёрнутое в рваньё-тряпьё, как в квадрианский саван. То были гобелены, флаги, знамёна… серебристые мурены Хоррусов на фиолетовом полотне, бараньи рога Ойнасов на зелёном, волчьи морды Тьяхонов на чёрном… с десяток поверженных-уничтоженных кланов, поселений, родов, как наших, так и белорожих. Сам себе памятник былых побед. – Пилигрим рычит с ненавистью, до сих пор тлеющей в груди. – Ходили слухи-шепотки об этой твари, но они казались страшилкой. Кому нынче сдались мы, бледные тени предков? Даже никто из гаруспиков не предвидел, что оно явится за нами именно в тот день. Сколько криков было!..
На сердце тяжелеет. Все эти истории – как одна, и раньше он мог наблюдать за ними с другой стороны баррикад.
– Наши похватали копья, луки, пытались что-то сделать, а я… а что я. Бежал со всех ног, думал, что словил белую горячку. Свалился в свежевырытую выгребную яму, ударился башкой, да отключился. Интересно, прихватила ли эта тварь-паскуда наших красных барсуков в свою коллекцию тряпья?.. – Пилигрим вздыхает. Присаживается рядом на крупный сук, и сразу становится теплее. – Как очнулся, с бодуна едва смог из ямы вылезти. От Весёлой Бабы одна зола осталась, а от моих близких, друзей, соседей – трупы. Своими же руками перебили друг друга, как мне на голову никто булыжник не сбросил – загадка.
Пилигрим стягивает варежку и потирает глаза. В свете пламени серебрится круг на его чёрном сюрко.
– Такова сила Скорбящего палача… Молчащего… как его там ещё называют. Это страшный враг, кутёнок, но я уверен, что мы найдём способ с ним справиться. Кто-то должен выгрести мусор, оставшийся после экспериментов наших предков с Непреложными законами, а эта тварь в тряпках – тот самый мусор и есть. Верно?
Он кивает. Хлопает друга по плечу, благодарит за оказанное доверие. И радуется в глубине души, что Глашатай, которая смотрит на них с улицы пустыми глазницами птичьего черепа, слишком далека от человеческих понятий и эмоций, чтобы обижаться на определение «мусор».