Воронцов
Шрифт:
Из письма В. Ф. Вяземской от 27 июля: «С тех пор, как Ольга Нарышкина, ее муж и гр. Воронцова возвратились, мы неразлучны, и мой праздничный образ жизни восстановился; они очень заботливы по отношению ко мне. Я ежедневно обедаю и ужинаю у них, потому что они будут здесь только пять или шесть дней и потому что мы живем рядом; это не мешает мне заботиться о детях. Сегодня мы отправляемся морем на спектакль. После отъезда графини Николай получит в полное свое распоряжение ее маленький экипаж и 4 совсем маленькие лошадки, он сияет от этой надежды»28.
Ни в одном из писем В. Ф. Вяземской
У известного пушкиниста Л. М. Аринштейна иное представление о днях, предшествовавших отъезду Е. К. Воронцовой из Одессы: «Собственно, главные события развернулись именно в эти четыре дня. Воронцовой было крайне неловко перед Вяземской за служебные неприятности, случившиеся с поэтом, как она полагала, не без участия ее супруга. Выглядеть в глазах петербургской гостьи соучастницей „неправого гонения“ ей крайне не хотелось, и она всячески стремилась отмежеваться от действий мужа. Эта роль требовала определенного внимания и сочувствия к Пушкину, и эту роль, в общем, холодная, расчетливая и немного побаивавшаяся своего супруга графиня исправно сыграла …Пушкин — чистая душа — был в восторге. Она встретилась с ним где-то у моря, мило поговорила и, похоже, подарила сувенир на дорогу — перстень-талисман, прославленный позже Пушкиным в его лирическом шедевре»29.
Этот весьма красочный рассказ является от начала и до конца беллетристической выдумкой автора.
В июле 1824 года в Петербурге окончательно определилась судьба поэта. 8 июля было подписано высочайшее повеление: «находящегося в ведомстве государственной коллегии иностранных дел коллежского секретаря Пушкина уволить вовсе от службы»30. А 11 июля принимается новое решение — Пушкина не только уволить, но и отправить «за дурное поведение» на жительство в Псковскую губернию под надзор местного начальства.
Псковская губерния была выбрана не Нессельроде и не Александром I. Снова о судьбе Пушкина позаботились его друзья. А. И. Тургенев, узнав о предстоящем удалении Пушкина из Одессы, написал П. А. Вяземскому, что «надобно искать другого мецената-начальника». Посоветовавшись с одним из приятелей, Тургенев пришел к выводу, что таким меценатом может стать генерал-губернатор прибалтийских губерний и Псковской губернии Ф. О. Паулуччи. «Тем более, что П<ушкин> и псковский помещик»31. Ф. О. Паулуччи был близок по взглядам к М. С. Воронцову. Поэтому А. И. Тургенев и решил, что оказаться в его подчинении является для Пушкина наилучшим выходом из создавшегося положения.
11 июля К. В. Нессельроде отправил письмо М. С. Воронцову, в котором сообщал, что император согласился на удаление Пушкина из Одессы. «Все доказывает, к несчастью, — пишет Нессельроде дальше, — что он слишком проникся вредными началами, так
Убежденность С. А. Фомичева в том, что М. С. Воронцов был недругом Пушкина, сыграла с ним злую шутку. Он, знающий и опытный исследователь, необъяснимым образом забывает о том, что отрывок из письма Пушкина со словами об уроках атеизма был получен Михаилом Семеновичем из Петербурга, и пишет: «Перехватив записку Пушкина, где он непочтительно отзывался о религиозных догматах, граф Воронцов переслал ее в Петербург, требуя строго наказать вольнодумца. Решение правительства не замедлило себя ждать»33. Впоследствии же Сергей Александрович признал, что написал явную несуразность. Не мог он не согласиться и с тем, что М. С. Воронцов не называл Пушкина вольнодумцем и не требовал строго его наказать.
До М. С. Воронцова, находившегося в Крыму, письмо от К. В. Нессельроде дошло 24 июля. В тот же день он отправил указание Д. П. Гурьеву, градоначальнику Одессы, чтобы тот объявил Пушкину волю царя и немедленно выслал его из Одессы. И добавил: если Пушкин даст подписку, что на пути к Пскову нигде не будет останавливаться, то позволить ему ехать одному, без сопровождения чиновников.
29 июля Д. П. Гурьев посылает донесение М. С. Воронцову в Крым о том, что высочайшая воля объявлена Пушкину, что Пушкин дал подписку и на следующий день отправится в Псков по разработанному маршруту. В этот же день Пушкин расписался в получении прогонных денег на три лошади — 389 рублей 4 копейки.
После разговора с Гурьевым Пушкин поспешил на дачу к Е. К. Воронцовой. Как он был принят графиней и о чем они говорили, неизвестно. Но мы знаем, что с дачи Воронцовой, забыв там шляпу и перчатки, он побежал на дачу В. Ф. Вяземской. Забытые шляпа и перчатки могли стать поводом для еще одной встречи Пушкина с графиней. Но почему-то он не воспользовался этой возможностью. За шляпой и перчатками был послан слуга Вяземской. Видимо, прощание было таким, что Пушкин не осмелился побеспокоить Елизавету Ксаверьевну во второй раз.
Е. К. Воронцова отправилась в Белую Церковь 30 июля. Сборы в дорогу, необходимость раздобыть деньги на покупку дорожной коляски и другие нужды заставили Пушкина нарушить обещание — он уехал из Одессы не 30, а 31 июля. 600 рублей дала ему взаймы В. Ф. Вяземская. Впоследствии Пушкин не мог вспомнить, сколько одолжил ему Н. М. Лонгинов — 50 или 100 рублей. Последние дни своего пребывания в Одессе Пушкин обозначил в календарике: «28, 29-, 30-turco in Italia, 31 depart». To есть 30 июля он был в театре на представлении оперы Россини «Турок в Италии», а 31 покинул Одессу.