Вороний парламент
Шрифт:
Куда ни кинь взгляд, у дверей домов, на теплых вентиляционных решетках лежали мужчины и женщины, главным образом старики. Из карманов их поношенной одежды торчали газеты, служившие им для тепла. Спали эти несчастные повернувшись к стене или двери, пытаясь создать себе хоть какую-то иллюзию домашнего уюта. Герни видел их, когда пробегал мимо дорогих отелей и роскошных зданий. Это были никому не нужные, выброшенные за борт жизни люди, отданные на откуп истории города.
Герни пробежал через площадь Пикадилли по Хеймаркет, затем через Трафальгарскую площадь и оказался на Уайтхолл. Правительственные здания были похожи на крепости, каждая
После шести часов утра коридорный принес ему пакет. В конторке Герни сказал, что очень его ждет. В пакете он обнаружил фотографию, сделанную «Поляроидом», и листок бумаги с указанием времени – восемь часов вечера – и адресом на Чейни-Уок. Герни не удивился. На фотографии был Дэвид Паскини. Он сидел на стуле с высокой спинкой, глядя прямо в объектив и держа в руках «Таймс», так расположив газету, чтобы она не заслоняла лицо. Герни подумал, что надо бы сличить газеты, но заголовки свидетельствовали о том, что она сегодняшняя. Лицо юноши ничего не выражало; оно словно случайно было выхвачено из толпы, казалось грустным и измученным.
Герни позвонил, попросил оставить ему сегодняшний номер «Таймс», минут десять поговорил с Чезаре Паскини и набрал номер Кэролайн Ранс в Вудстоке. Голос ее звучал словно издалека, немного смазано, видимо, она была навеселе.
– Это не значит, что Дэвид будет отпущен, – сказал он. – Они не отпустят его, пока не получат деньги.
– Поговорите с ним при встрече, – с неожиданной настойчивостью попросила она. Видимо, мысль о том, что кто-то увидит ее сына, пусть даже доверенное лицо, взволновала ее.
– Его там не будет, – сказал Герни. – Я в этом уверен, они держат его в другом месте.
Вопреки его ожиданиям, Кэролайн не спросила, почему в таком случае они хотят встречи.
– А он жив? – уже в третий раз она задала ему этот вопрос. – Вы точно знаете, что он жив?
– Да, Кэролайн. – Он снова напомнил ей о полученной фотографии, потому что именно это она и хотела услышать. Он не сказал, что еще не видел номера газеты. Впрочем, Герни был уверен, что с этим все в порядке.
– Я хочу к вам приехать.
– Не надо, – резко ответил Герни.
– Господи, Саймон! – Она заплакала. – Я здесь просто схожу с ума. Пожалуйста, позвольте мне приехать. Вреда от этого не будет.
Герни не ответил, она разозлилась и крикнула сквозь рыдания:
– Мерзавец! Вам
Герни бросил трубку и, переждав минут пять, снова позвонил. Она все еще плакала.
– Послушайте, – сказал он, – мы должны написать письмо, справиться об их условиях. Прямо сейчас вот что нам нужно сделать. Видимо, что-то происходит, они подпускают меня поближе, – он говорил очень мягко. – А что будет дальше – не знаю, вы сами понимаете. Ваш приезд не поможет. Может быть, как раз наоборот. Для вас важнее оставаться в Вудстоке... Дэвид – жив, они дали мне это понять, ведут переговоры по поводу передачи денег и хотят со мной встретиться. Мне не хотелось бы нарушать этого равновесия.
Герни подумал о номере люксе в «Плазе», об их странном житье вдвоем, о воздухе, наэлектризованном истерикой. Он понимал, что ее нагота, на которую она не обращала внимания, объяснялась страхом, вытеснившим в ней все остальные чувства. Вспомнил, как она металась от стула к подносу с напитками, пока, наконец перестав притворяться, не забрала с собой всю бутылку.
– О'кей, – слабо произнесла она, – о'кей. Не знаю, сколько еще продержусь. Пожалуйста, звоните мне. – В голосе ее звучали слезы. – Я не сплю, не выхожу на улицу. Что мне делать, Саймон?
– Дэвид жив, – сказал он, – и это главное.
Герни завтракал в ресторане. Даже не пролистав газету, он видел, что заголовки совпадают.
Когда он подносил вилку ко рту, им вдруг овладела безумная ненависть, такая сильная, что он весь подался вперед, поставил локти на стол и сцепил пальцы, словно хотел ее сдержать. Невидящим взглядом он смотрел прямо перед собой, кипя от гнева. Он сжал пальцы так, что затряслись руки. Гнев настиг его так внезапно, что он не успел справиться с ним. Чувство это было убийственным и совершенно бесполезным.
Кажется, они довели его до ручки, дергая за веревочку, как марионетку. Он был уязвим и открыт для них, тогда как они скрывались и делали, что хотели. Герни подумал о человеке, которого убил в Сардинии, вспомнил, как привязал его за лодыжки к ветке дерева и как его руки ударились о землю, когда ветка наклонилась, а из карманов брюк посыпалась всякая мелочь. Вспомнил женщину, которая могла дышать только ртом и каждый раз вскрикивала, когда «рено» подпрыгивал на ухабах. Отчасти его ненависть рождалась из сострадания, отчасти из страха, но не его собственного, а жертвы. Из страха той женщины, Дэвида... Больше всего его страшила беспомощность, с которой бьется пойманное в ловушку животное.
С минуту он сидел неподвижно, буквально впившись локтями в стол, потом вдруг снова стал есть. После завтрака он пошел в свой номер, лег в постель и стал ждать, машинально листая газету. Сразу после полудня ему позвонил Джордж Бакройд.
– Кое-что удалось узнать, – сказал он. – Я слонялся с вопросником среди ребят из военной разведки из Сенчури-Хаус. Вообще-то негусто. Но очень убедительно. Пожалуй, вы на ложном пути. Я проверил возможность прибытия мальчика на самолете по расписанию, кое с кем разговаривал. Мои вопросы вызвали легкое удивление. Никаких признаков тревоги или изумления, никаких угроз. Не знаю, конечно, какой получим ответ. Там некоторые все еще называют меня «сэром» и ценят осторожность. Ну, как обычно бывает...