Вороний парламент

Кертис Джек

Герни сел, потянув за руку Рейчел, чтобы она последовала его примеру. Он отвинтил пробку своей бутылки, сделал глоток и передал ее сидевшему рядом с ним человеку, мужчине лет сорока, который с жадностью схватил бутылку и пил до тех пор, пока другая пара рук не вырвала ее у него.

Отметив про себя, что они одеты явно не по форме, Рейчел ждала, когда Герни скажет что-нибудь. Она надеялась, что он произнесет нечто вроде «у нас проблемы с полицией», чтобы завоевать доверие этих людей, но он молчал. Она обвела взглядом лица сидящих вокруг костра и не прочитала в их глазах ни подозрительности, ни любопытства. Им не было дела до этих чужаков, ведь людей, потерявших в жизни все, нельзя было ни ограбить,

ни испугать; их не интересовало, что могли натворить Рейчел и Герни и что им нужно было здесь; они боялись их не более, чем прокаженный боится незваного гостя, случайно забредшего на его территорию. Они радовались вину, не заботясь о том, как и почему оно появилось у них. От этой жизни им приходилось ждать очень немногого.

Когда бутылка дошла до Рейчел, она взяла ее из рук женщины, сидевшей рядом, и передала дальше, не сделав ни глотка. Женщина проводила бутылку тоскливым взглядом. Рейчел попыталась угадать ее возраст. Ей можно было дать и тридцать, и пятьдесят, но точно определить это по ее мятому, как побитый фрукт, лицу было невозможно.

Они просидели у костра с полчаса, что, по мнению Герни, было достаточно, чтобы быть принятыми в компанию и получить прописку. Бутылка давно опустела. Он поднялся и направился к одному из заброшенных домов. Рейчел последовала за ним, то и дело спотыкаясь об обломки и строительный мусор. В нижних комнатах валялись кучи старых одеял и мешковины, под которыми были постелены газеты для тепла. Эти примитивные лежбища напомнили ей крысиные гнезда. Герни осторожно поднялся по лестнице, носком ботинка проверяя каждую ступень. Они нашли спальню, выходившую на пустырь, а не на магистраль. Пол был завален мусором, кроватей не было, практически все стекла выбиты. В комнате пахло кислятиной и затхлостью.

Рейчел посмотрела из окна на сгрудившихся вокруг костра людей, среди которых различила силуэт бородатого старика. Он сидел, не шевелясь, и даже рука его теперь зависла неподвижно, поскольку он прикончил то, что было в бутылке.

– Почему мы всегда навещаем именно твоих друзей? – Это была их старая шутка, но она произнесла ее без тени улыбки, да и Герни она не рассмешила. Рейчел отвернулась от окна и стала расчищать место на полу.

– Нас приняли в здешнее общество, – сказал он. – До этого полиции не додуматься. Но больше всего нас устраивает то, что никто не замечает этого общества. Это люди-невидимки, они ничем не отличаются от мусора, среди которого живут. Если кто-нибудь посмотрит на них со стороны, ничего и не увидит, только лишний раз убедится, что там ничего нет.

Рейчел села на расчищенное место и прислонилась к стене.

– Мы переждем здесь и выиграем время, – продолжал Герни.

– Для чего?

– Понимаешь, я должен иметь преимущество, поэтому собираюсь проникнуть в тот дом. Мне просто необходимо преимущество.

– Какое? – снова спросила она.

– Поживем – увидим.

Рейчел подтянула колени к подбородку и обхватила ноги. Ей было холодно. Снизу доносилось шарканье ног и слышался кашель людей, входивших в дом.

– Ты не знаешь, что делать дальше, – заявила она, высказав вслух мысль, которая только что пришла ей в голову. Узкое лицо Герни оставалось бесстрастным.

– Ничего подобного, – парировал он. – Ничего не изменилось, разве что комфорту поубавилось. Но здесь мы в безопасности. Несколько дней отсидимся, они найдут машину, обшарят всю округу и станут в тупик. Тогда мы снова попытаем счастья с тем домом на Уиндмил-Хилл. Так что все осталось по-прежнему, но наши шансы даже возросли. До этого они могли найти нас, а теперь нет.

Внизу опять раздались кашель и злобные голоса.

– А эти люди? – спросила Рейчел.

– У них только одно желание: чтобы их не трогали и оставили в покое. Они живут здесь тихо, и единственное,

в чем испытывают постоянную нужду, – это выпивка, на которую надо наскрести денег. Законы для них не писаны – они выше их. Они достаточно общались с властями, чтобы держаться подальше и от полиции, и от системы социального обеспечения, и от уполномоченных по наблюдению за бывшими малолетними правонарушителями. Мы будем покупать им спиртное, потому что оно должно быть у них всегда.

– У тебя остались деньги?

– Немного. Пока хватит, но скоро нам понадобится больше.

Рейчел встревожилась.

– Они догадаются, что у нас есть деньги.

Герни рассмеялся.

– Ты хорошо их разглядела? – спросил он. – Не волнуйся.

Поскольку выражение ее лица не изменилось, Герни подошел к двери, и хотел ее плотно закрыть, но не смог – мешали вздувшиеся половицы. В куче мусора он нашел полкирпича и положил сверху на дверь: если кто-то попытается открыть ее, кирпич упадет.

– Ты поспи, – сказал он, – а я покараулю.

Герни дежурил два часа, стараясь не думать ни о чем, но привычные видения то и дело проплывали перед глазами. Сад, девочка, лицо Дэвида, с которого содрана кожа. Он отгонял их, силясь сохранить состояние полной отрешенности, которое возникает во время бега. Он вспомнил, какую устроил себе пробежку, вернувшись из Парижа, и канюков, кувыркавшихся в лучах утреннего солнца. Он сосредоточился на размеренном ритме тренировочных упражнений, представив себе, как разводятся и перекрещиваются его ноги; когда этот образ стал доминирующим, он заснул.

Через час, в два ночи, Рейчел проснулась и сразу вспомнила, где она находится. Комната была тускло освещена светом от уличных фонарей. Из нижних комнат доносился храп, а с шоссе – шум машин. Со всех сторон ей слышались нескончаемые шорохи, мимолетные и легкие, таившие в себе опасность, среди них она различила странный звук: он раздавался совсем рядом и своей неопределенностью напоминал завывание ветра, порывы которого разбивались об угол дома.

Она прислушалась и наконец поняла, что это был Герни: он разговаривал во сне, выдыхая слова, отчего они звучали смазанно и неразборчиво. Ей стало жутко. Он говорил, как об очень сокровенном, нараспев, словно молился или нашептывал ласковые слова возлюбленной.

* * *

Со слов Рейчел Герни знал, что в той комнате со слуховым окном находился только Дэвид. Он согнулся над чем-то, что лежало у него на коленях, словно хотел это защитить, и, когда наконец поднял голову, стало видно, как побледнело его лицо от страшного усилия, как затвердели все его черты.

Медленно и неохотно он вытянул сжатые в кулак руки, словно подчиняясь некоей силе. Руки, не желавшие повиноваться, дрожали, но сила, которой он сопротивлялся, все-таки сломила его: кулаки разжались, и он выронил то, что сжимал в них. Это была маска из дряблой резины, наподобие тех, какие надевают дети в канун Дня всех святых. Руки Дэвида так крепко стиснули ее, что она склеилась ужасными складками: губы съехали набок, нос расплющился, подбородок перекрутился. Маска постепенно расправлялась, принимая прежнюю форму, и Герни увидел, что это было изображение его собственного лица.

Дэвид мрачно посмотрел на него, по-прежнему протягивая руки, как будто молил о чем-то. Потом он исчез, и вместо него возник кто-то другой, плохо различимый в полумраке. Этот другой тихо дышал. Он сделал шаг вперед, и в тусклом свете, проникающем сквозь слуховое окно, обозначилось лицо.

Наконец-то она выследила его. Словно просматривая кадры кинопленки в поисках какой-то сцены или образа, она наконец разыскала его.

Ситуация забавляла ее. Пола предстала перед ним как дьявол в женском обличье, обнаженная, гибкая и легкая, источающая сексуальность и жаждущая власти.