Воронья Кость
Шрифт:
— Конечно, это не огромный зал, но мне хватает, — признался он.
— Если ты не один из нас, — сердито продолжил Дростан, пытаясь устроить Суэно поудобнее, чтобы холод не так донимал его, — что тогда ты здесь делаешь?
Он обвел рукой внутреннюю часть капеллы, почти коснувшись холодной каменной кладки одной из стен. Квадрат со стороной в рост двух с половиной высоких мужчин, сверху — низкая крыша, под которой едва ли можно стоять прямо. Обычная высокогорная часовня на острове Мэн, такие же были у Дростана и Суэно, у каждого своя. Они несли Слово божье от Кали Деи —
А этот монах — настоящий священник из Хаммабурга, клирик, который мог проповедовать, проводить церковные службы и обучать, а еще он религиозен в полном смысле этого слова, он торжественно прославлял бога, созерцал его творения и жил отшельником. Дростана раздражало, что этот странный клирик считал себя единственным истинным священнослужителем, не разделял убеждений Кали Деи, и, похоже, совсем не обладал христианским милосердием.
Дростану пришлось смириться с этим, как и с горькими, но правдивыми словами сурового священника, — Суэно умирал. Он молча покаялся перед богом за свою гордыню.
— Я жду знамения, — произнес священник из Хаммабурга после затянувшегося молчания. — Я прогневал Господа, и я знаю, что он еще не закончил со мной. Я жду его знака.
Монах чуть пошевелился, уселся поудобнее и Дростан заметил его босую ступню, — ни один сапог или сандаля не пришёлся бы ему в пору — на ноге отсутствовали пальцы и часть ступни до подъема, а то, что осталось, покрывала сморщенная кожа. Наверняка, ему тяжело передвигаться без посоха или костыля, и Дростан подумал, что это увечье было частью странного искупления священника, ожидающего знамения.
— Как же ты оскорбил Господа? — спросил он без особого интереса, его мысли были больше заняты тем, как облегчить страдания замерзающего Суэно.
Повисла тишина, а затем священник словно пробудился ото сна.
— Его доверили мне, а я потерял, — просто сказал он.
— Ты говоришь о христианском милосердии? — Спросил Дростан, не поднимая глаз, иначе бы он увидел искру гнева, на миг вспыхнувшую в глазах священника, затем его глаза погасли, будто яркую, светлую морскую гладь укрыла туча.
— Даны вырвали из меня милосердие давным-давно. Я владел им, но потерял.
Дростан на какое-то время позабыл про Суэно и долго-долго глядел в хищное лицо монаха.
— Даны? — повторил он и перекрестился. — Благослови непогоду, брат, из-за которой даны из Дюффлина держатся отсюда подальше.
Священник из Хаммабурга вдруг оживился и разворошил огонь, который ненадолго вспыхнул, а затем снова почти погас из-за сырых дров, пламя еле мерцало, а костер больше дымил, чем горел.
— Я владел им в степях Гардарики, далеко на востоке, — продолжал он в полутьме. — Я потерял его. Оно лежит там и ждет, — и я тоже жду знамения от Господа, который скажет мне, что я сполна заплатил за свою неудачу, и что он принял мое раскаяние. Вот поэтому я здесь.
Дростана ошарашили его слова. Он имел смутные представления о Гардарике, стране руссов и славян,
Он решил держать при себе мысли, крутившиеся в голове вихри, мысли о трудной дороге сюда, как он тащил на себе Суэно. Дростан навестил друга и обнаружив, что тот заболел, решил спустить его вниз, в церковь, где больному будет удобнее. Он даже не знал, как они очутились здесь — на них обрушилась буря, а потом бог послал им путеводный свет, который и привёл их сюда, в место, настолько наполненное таинственностью, что даже было трудно дышать.
Но скептическая часть разума Дростана говорила о том, что дышать было трудно из-за едкого дыма от сырых дров и вонючего рыбьего жира. Он улыбнулся во тьме этой мысли, — всё это заслуга Суэно, ведь до того, как они нашли друг друга, разделенные всего несколькими милями скал и каменистой пустоши, каждый жил в одиночестве, а Дростан никогда не сомневался в своей вере.
Он познал сомнения, как только заговорил с Суэно, ибо такова была природа старого монаха. И хотя он не понимал, почему Суэно вел жизнь калдея на этих голых, продуваемых ветрами холмах, но Дростан никогда не жалел о встрече с ним.
Долгое время они молчали, слышно было лишь шум дождя и завывания ветра, который свистел сквозь плохо замазанные глиной щели в каменных стенах. Он знал, что священник из Хаммабурга прав, и Суэно, этот упрямый старый монах находится в шаге от страшного суда и встречи с Господом. Он вознес безмолвную молитву о милости божьей для своего друга.
Священник из Хаммабурга сидел и молча размышлял, понимая, что сказал слишком много, но все же недостаточно, потому что очень давно не разговаривал с людьми, и даже сейчас он не был уверен, что эти два калдея, находящиеся здесь — на самом деле существуют.
Нечто странное промелькнуло, когда эти двое возникли из дождя и ветра, и странность заключалась вовсе не в самом их появлении, ведь он привык разговаривать с призраками. Некоторые из этих призраков, давно уже умерли, он точно знал это, например, Старкад, который преследовал его по рекам Гардарики, и шел по пятам до самой Святой земли, пока его же соплеменники не прикончили его; Эйнар Черный, старый предводитель Обетного Братства, которого священник ненавидел до такой степени, что был бы рад воскресить его, чтобы увидеть, как тот сдохнет снова; Орм, молодой вожак Обетного Братства, такой же нечестивец в глазах Господа.
Нет. Странности начались, когда один из них назвался Дростаном, ожидая в ответ услышать его имя, чем застал священника из Хаммабурга врасплох — он не смог вспомнить, как его зовут. И испугался. Нельзя терять имя, как и многое другое. Христианское милосердие. Давно отнятое у него данами из Обетного Братства там, в великой белой степи, где до сих пор, среди степных трав и лисьего дерьма лежит Священное копье. По крайней мере, он надеялся, что бог надежно хранит эту реликвию, до тех пор, пока она снова не будет обретена.