Ворошиловский меткач

Прокопьев Сергей

Миновали городок, и уже на самой окраине, у последних домов, маму остановили. Наверное, полицаи. Начали что-то расспрашивать. Страшно хотелось подойти, братик потащил за руку. Метров пятьдесят было. Я его дёрнул: стой! Мама пошла с полицаями. Запомнилось – не обернулась. Если бы посмотрела на нас, наверное, бросился бы следом, не выдержал.

Остались с братишкой. Я ведь толком не помню, как его звали. Кажется, Моней. Ни матери, ни сестрёнки больше не видел никогда. Мы побрели куда глаза глядят. Где дадут кусок хлеба, где картошку, где-то покормят. Ночевали в заброшенных сараях, в поле, на огородах. Как-то начал вспоминать, а как мы первую ночь без мамы провели? Нет, стёрлось из памяти. Беспризорниками шли весну, лето. Направление держали на восток. Я понимал, там наши – советские, красные.

Однажды

напоролись в лесу на людей. Свернули с дороги, углубились по тропинке в чащу. Вдруг – люди. Партизанским отрядом не назовёшь. Хотя были с оружием многие, скорее – просто скрывались от немцев. Кто-то из плена сбежал, у кого-то часть разбили… Были женщины и дети. Не организованный отряд, а группа людей объединилась и скрывалась в лесу. Никаких боевых действий, операций возмездия не вели. Скрывались и жили. Немцы были не везде, не во всех населённых пунктах стояли. Может, местные и знали про людей в лесу, но не выдавали до поры до времени. Жили в землянках, шалашах. Днём не разрешалось курить, огонь разводить. Ночью делали костры и следили, чтобы дым не шёл вверх – стелился. Приспособления делали, всякие навесики. Леса в тех местах смешанные.

Мы с братишкой продолжительное время жили с ними. Понимали, надо кормиться, искать еду. Ходили в ближайшие деревни с котомками, просили милостыню, что-то добывали, в отряд приносили. Из леса выходишь, он на возвышенности, а дальше чистый склон, внизу речка и хутор. Чуть дальше ещё один стоял. До опушки с братом двигались вместе, а дальше или он шёл на хутор, я ждал в лесу, или наоборот. По двое почему-то не ходили. Однажды он не вернулся. Ждал его до темноты… Потом слышал в отряде: деревенские мальчишки кого-то затюкали. Не знаю, он ли это был или нет. Может, испугали, он убежал и заблудился.

В отряде я пробыл до зимы. В один день вдвоём с девочкой примерно моего возраста отправились добывать еду. Зимой с пропитанием совсем туго стало. Вышли из леса на склон. Внизу замёрзшая речушка, санная дорога вдоль неё бежит. Вдруг на неё выехали четверо саней с вооруженными людьми. В добротных полушубках, шапках. День ясный, снег блестит. А мы на голом склоне, как на ладони. Может, с полкилометра до нас. Это были каратели-полицаи. Отряд наш кто-то выдал, они ехали на расправу. Заметили нас, начали стрелять, мы бегом вверх по склону к лесу. На девочке был чёрный платочек, какая-то одежонка. Пуля отстрелила ей палец. Она кричит, рукой на бегу машет, кровь из пальца хлещет и чертит зигзаги на снегу. Белый-белый снег и алая кровь… Девочка побежала в сторону, а у меня в голове: надо в лагерь, там люди, там защита. Выскочил на дорогу, что шла краем леса. Выстрелов сзади больше не раздавалось, зато послышались сбоку. Я запыхался, устал, но бегу, и вдруг вижу: на дороге мужчина… Из нашего лагеря. Мне он несколько раз давал сухари. Увидит, подзовёт, сунет один-два. Он лежал на боку, череп раздроблен…

Я понял: в лагерь дороги больше нет…

Километров триста прошёл в общей сложности по оккупированной территории. Это я уже через много лет пытался свой примерный маршрут определить. Шёл, так сказать, на соединение с Красной Армией. Это случилось в конце ноября сорок третьего. Промозглый осенний день. Пустая дорога. И нет мочи идти. Голодный, промёрзший до основания, голова тяжёлая – заболевать начал. Сел на обочине, а уже темень кромешная. И какое-то безразличие наступило – замёрзну, так замёрзну. И вдруг огонёк мелькнул впереди. Значит, там тепло. Собрал последние силы… Всё равно было – немцы или не немцы, только бы согреться и что-то съесть. Оказывается, я совсем немного не дошёл до хутора. Крайняя хата. Поднялся на крыльцо. Зашёл в тамбур. Слышу голоса за дверью, открываю… Полумрак… И много мужчин… Военные… Лиц много… Первая мысль: немцы. Отпрянул… Забоялся. Буржуйка посреди комнаты, люди вокруг. Сделал шаг назад и выхватил взглядом звёздочку на шапке. И тут же потерял сознание. Наши разведчики шли на задание и остановились в пустующей хате на ночь. Когда я открыл глаза, первое, что увидел перед собой – литровую банку американской тушёнки… На всю жизнь та тушёнка запомнилась. Сколько ни ел потом в Союзе, Европе, вкус её неповторим. С лавровым листом, пряностями…

Сын полка

Так я

стал сыном полка. Поначалу разведчики от себя не отпускали. Баловали, не то слово. Полковой портной форму сшил, сапожник – сапожки форсистые. На войне, как на заводе, один токарь, другой резец затачивает, третий на прессе работает, четвёртый трубы гнёт, и только пятый собирает самолёт. Так и на войне – не все в атаку ходили. Были ездовые, возили термосы с питанием, при винтовках или автоматах, но в окопах не сидели. Также повара. Был в полку портной с трофейной машинкой «Зингер». Командирам форму подгонял, когда и солдатам. Война войной, а хотелось выглядеть по-человечески. Сапожник свой имелся. Связисты в атаку не ходили. Конечно, все попадали под огонь, под бомбёжки, артобстрелы. Но на самой передовой шансы остаться в живых были намного меньше. Кто в атаки под пули ходил, их почти нет уже.

Разведчики меня дамским пистолетом, браунингом, вооружили. Настоящий воин. Нравились разведчики. Ребята лихие, весёлые. Рвался с ними на задания, они, разудалые головы, тайком от командира полка брали. Реально помогал. Язык знал. В сложных ситуациях голову не терял, скитания многому научили. Однажды отправились в разведку пятеро бойцов и я. Задача – собрать разведданные, захватить языка. На такую операцию в форме, само собой, не пойдёшь. Оделся в лохмотья. В них я как рыба в воде. Чего-чего, а беспризорничать учить не надо. В дополнение сделал макияж – лицо подчумазил: сажей по шее щедро мазанул, щеку пылью натёр. Наложил «театральный» грим. Разведчики тоже пилотки со звёздочками сняли, под деревенских нарядились. Автоматы, гранаты… Подобрались мы к деревне. Средних размеров, в одну улицу. Хатки украинские, тыном огорожены. И немцы. Ребята у крайней хаты рассредоточились в кустах, залегли. Мне Витя Соломин, лейтенант, шепчет:

– Осторожно пройдись, посмотри, что там у них.

Я из кустов вынырнул, по улице шагаю, по сторонам зыркаю, на ус мотаю развединформацию. «Намотал» три танка, пять автомашин, две пушки, к машинам прицепленные. Во многих дворах немцы. Они, как обычно, заняв селение, хозяев выгоняли: живите со скотом в сараях или где хотите. Прошёл улицу до крайней хаты, повернул обратно. Информация собрана, можно докладывать. Осталось метров сто до кустов, где наши залегли, тут три немецких солдата выходят на дорогу и меня окликают. Я остановился, сердечко ухнуло. Хоть и не впервой с немцами общаться, целый год по оккупированной территории продвигался, но я уже не бродяжка, а разведчик. Вдруг один фриц в мою сторону резко наклонился и со зверской физиономией палец на меня наставил, кто, мол, ты есть и откуда такой? Сам белобрысый, ряшка лоснится… Врезался в память на всю жизнь.

Напугался я, но не сорвался бежать. Легенда заготовлена, начал плакать, показываю на дальнюю хату: муттер, мама там… Немцы, вся троица: га-га-га! С ряшкой откормленной громче всех заржал. Это они из меня цирк устроили. Я для них развлечение, русский поросёнок, нищеброд. Тычут на мои лохмотья пальцем, гогочут.

Я грязевой грим со слезами по щекам размазываю, на жалость давлю. Они нахохотались и погнали меня брезгливо: век-век! Дескать, вали отсюда, оборванец, вдруг заразный.

Не проявили фрицы бдительности. Будь среди них офицер толковый, могло и боком мне выйти, а уж полицай сразу бы зацепил. Хлопчик неместный, зачем-то прошёл в один край села, вернулся обратно. Явно что-то высматривает.

Разведчики сидели в кустах в напряжении, пальцы на спусковых крючках, готовы в любой момент открыть стрельбу. Не сомневаюсь, не пожалели бы себя. От немцев я отошёл, но не бросился в сторону разведчиков. Нет. Нюх был волчий – и самому не засыпаться, и ребят не подвести. Пошёл в обратную сторону. Немцы попадались по дороге, но больше не останавливали.

Вышел за деревню, леском обогнул её, прокрался к разведчикам. Лейтенант Соломин похвалил и с двумя бойцами отправил обратно в часть. Оставшиеся трое вернулись под утро следующего дня с языком. Отчаянные были ребята. Им по восемнадцать-двадцать, а мне девять-десять. Любили и уважали меня. На местности я хорошо ориентировался, немецкий язык на бытовом уровне понимал отлично. Конечно, случись что, помощи ждать неоткуда, положили бы немцы всех, малолетнего разведчика не пощадили. Рисковые были ребята, самоуверенные. Молодость…