Ворота Сурожского моря
Шрифт:
– А и черт с ними, – решил Аксюта. – Пора выбираться.
По узкой гати навстречу двигались люди хана со связанными казаками, предателю пришлось уступить дорогу, прижавшись к камышам у самого края тропы. «Ничего, потерплю, мог ведь и среди них оказаться. Везунчик я, – пробираясь вдоль камышовой стены и выдирая ноги из затягивающей, словно кисель, прибрежной глины, он размечтался. «Куплю дом, небольшой, но справный. Бабу приведу. Эту – казачку – грохнули, наверное (проверять Степан не собирался, как и жалеть о ней). Другие найдутся, я таперича жених видный. Вот только в Черкасск не хочется. Ну, да я еще подумаю. Дорог много, а с такими деньгами мне любая подойдет».
По пути ему пришлось
– Коч отсюда, не стой под копытами.
Степан суетливо отскочил, и тут несколько пленных подняли головы. Первым его узнал один из близнецов, кажется, Борзята, хотя он мог и перепутать:
– Сучий сын! – он прошипел с такой ненавистью, что предатель невольно передернулся, будто ледяной воды плеснули за шиворот.
– Мы тебя все равно достанем, – это пообещал уже второй близнец.
– А если не мы, то другие казаки за нас отомстят. Предатели долго не живут.
– Бог все видит.
Он резко отвернулся, камыши раздвинулись под дрожащей рукой Аксюты. Нырнув в их спасительную густоту, он почувствовал, как холодеют ладони. Страх пробежал по позвоночнику липкой струйкой пота. Теперь они его видеть не могли, и Степан немного успокоился. Почему-то он не чувствовал себя в безопасности, пока на него глазели, пусть и связанные, эти сумасшедшие казаки. Спешно удаляясь вдоль берега, притаптывая и раздвигая высокие камыши, он еще долго слышал позади голоса бывших соседей, обещавшие ему самые страшные кары. Ногаи пленных не затыкали, наверное, считали, что те имеют право высказаться, а может, и сами считали так же. И только удалившись на порядочное расстояние и перестав слышать казаков, он наконец-то перевел дух:
– Ну, ничего, пущай побесятся, теперь они мне не страшны, все скоро у турок и татар окажутся на галерах да в гаремах, – Аксюта свернул на почти невидимую тропинку, уходящую в сторону от берега, и вскоре его спина исчезла в густых камышах.
Дождавшись, когда поредевший отряд – десятка полтора все-таки потеряли – соберется вокруг него, хан одним движением руки выслал вперед разведчиков. Еще поразмыслив, оставил пятерых прикрывать отход. Остальным скомандовал немедленно выдвигаться. Заняв место в середине строя – так безопаснее, – Аззак продолжил в уме приятное занятие – подсчет барышей, которые он выручит после удачного набега.
Глава 1
– Этот кленисе рубить? – Семка Загоруй сюсюкающий, как многие низовые казаки – черкасины, вытянутый жердиной, упершись длинной рукой в нетолстый шершавый ствол, вскинул вихрастую голову к его вершине.
– Руби, и вот тот, что дальше, тож, – есаул Муратко Рынгач [19] , получивший прозвище за крутизну плеч и нрава, из верховых казаков, приземистый здоровяк с густым черным чубом, подскакивающим в такт ударам, с размаху опустил топор на комель другого дерева. – Эх-ма!
19
Рынгач – рабочий вол, сохранивший внешность и свирепость дикого быка.
Клен вздрогнул, пошатнулся, и илистый берег тихого Дона вздрогнул от падения тяжелого дерева. Вода плескалась отсюда всего в десяти саженях, казаки потому и выбрали эту диколесную алеваду [20] , чтобы потом далеко не волочь бревна. К упавшему стволу с топором наизготовку подскочил еще
20
Роща, перелесок.
– На… – Аккуратный сочный срез ветки воткнулся в землю. – Ветлеватый порато [21] , ниче, мы тебя трошки окромсаем. – Он снова замахнулся.
Солнце быстро катилось по наклонной к западу, в бескрайние вольные степи. Ноги вязли в мягком иле и грязи, спины в теплых зипунах взопрели и парили на вечернем ветру. Пока приготовили пять десятков стволов, укороченных и обрубленных, и скатили к воде, вывозились, как черти. Быстро перевязали их канатами, и два плота закачались в набегавшей волне. Последний, третий, довязывали уже в густых сумерках почти на ощупь. Костры жечь не рискнули: мало ли кого пронесет в неурочный час по реке. Они могут и не углядеть, а вот казаков у костра будет видно издалека. Для задуманного дела лишние глаза, если они не казацкие, только во вред, и, может, даже вред смертельный.
21
Порато – слишком.
Три казака, придерживая раскачивающиеся плоты, запрыгнули на шаткие настилы, ваги оттолкнулись от берега. Остальные семеро рыскарей ватаги без суеты, но скоро уселись в тяжеловесный струг. Дружно ударили весла, и лодка потянулась следом за плотами.
Вечерело. По чистому яркому небу на западе растеклись закатные краски. Вода Великого Дона морщилась на ветру, разбегалась мелкими волнами, словно складками на лбу мудрого человека, задумавшегося об устройстве мира. Муратко, зачерпнув в пригоршню зеленоватой водицы, обмыл потное лицо:
– А ведь по времени идем, – он нашел взглядом последний отблеск заходящего солнца, чуть золотивший край противоположного берега, казавшийся отсюда тонкой вытянутой полоской. – Кажись, успеваем.
Мимо, разрезая волны, прострочил бугристый шов ничего не боящийся полхан [22] . Хлопнув длинным голым хвостом, ушел в глубину. Мелкая рябь побежала под днище переднего плота. Замятно Романов, удерживающий его на тихой прибрежной струе, покосился в сторону нырнувшего зверька:
22
Речная крыса.
– Успеваем… не боись.
Постепенно темнело, на глубокий, теряющийся в кустом мраке окоем высыпали пока еще бледные звезды. По борту струга шоркали толстые былины чекана – шли вплотную к зарослям. У ерика замедлились: где-то здесь должны ховаться в тростнике еще два струга с тремя десятками казаков. Оставив плоты без сопровождения, задержали лодку на месте, зацепившись за торчащую у ближней заводи карчу [23] . Напряженно притихли: «Нет, не слыхать». Севрюк, пригнувшись к воде и сложив руки лодочкой, прижал их к губам: по поверхности реки пронесся истошный покрик гагары. Не разжимая ладоней, поднял голову. За камышами раздался ответный крик птицы.
23
Коряга.