Воровка

Милованова Марина

Я молча выслушала сбивчивый рассказ. Мой возлюбленный предлагал украсть очень важные магические книги, которые некая Лайса похитила из его дома. А книги эти безумно дороги его семье, так как принадлежали его покойной бабушке. И вот теперь он не знает, что делать, а обвинять в воровстве бедную девушку ему не хочется. Она все-таки сирота, ей и так несладко живется. Нужно ее пожалеть…

Мой горе-наниматель не знал, что Лиса и Лайса одно и то же лицо, а уж я-то прекрасно знала, что книги в наследство достались именно мне и именно от моей покойной бабушки, которую я очень любила.

Как

мне ни было горько, но я улыбнулась и объяснила, что «некая Лайса» – моя давняя и нежная любовь. К сожалению, безответная. Нужно ли молодому человеку объяснять, кто такие лесбиянки? Да-да, это женщины, которые предпочитают женщин мужчинам. Так как моя дорогая Лайса предпочитает мужчин, а это известный факт, то я вынуждена вздыхать о ней в стороне. Но не позволю ни одному порядочному или непорядочному гражданину ее обижать. Я ревностно наблюдаю за жизнью Лайсы и могу смело заявить, что занятие воровством никак ей не подходит.

А вот молодой человек почему-то врет, о чем свидетельствует мой амулет на пальце: взгляните, красный камень кольца стал фиолетовым. Это знак лжи. Еще не самой большой, иначе камень почернел бы, но и не самой маленькой, поскольку камень не голубого цвета. Поэтому молодому человеку лучше уйти подобру-поздорову и к Лайсе больше не приближаться. Иначе ценные вещи его дома обязательно кто-нибудь проведает в ближайшее время.

Молодой человек все правильно понял. Авторитет Лисы был в городе неоспорим, поэтому с тех пор ни Лиса, ни Лайса его не видели.

Придя домой в тот вечер, я долго плакала в подушку. До самого рассвета со мной не спал Тимоша, молча сидя рядом. А я выплакивала всю горечь обиды, утрату любви, крушение надежд на счастье, а самое главное – немую, страшную боль предательства.

Спустя некоторое время я узнала, что он женился на девушке из хорошей семьи, которая принесла ему богатое приданое. Время лечит многое, правда, к сожалению, не все. Но моя боль понемногу притупилась. Скорее я силой загнала ее в самый дальний и глубокий уголок сердца и боялась вспоминать о прошлом.

Только с тех пор, когда мне говорят о любви, в моей памяти всплывают темные, красивые и любимые глаза, глядящие из-под капюшона в ту страшную ночь. И сердце застывает холодной льдинкой. Но этого никто не видит.

В дверь постучали. Я вынырнула из раздумий и пошла открывать.

На пороге стояла Кайна, моя соседка и ровесница, и к тому же большая любительница сладкого. Этакая румяная пышечка с задорным взглядом и легким характером.

– Лайса, не вздумай прятать от меня торт! – своеобразно поздоровалась она и, оттеснив меня с дверного проема, протиснулась в дом.

Я улыбнулась. Бесцеремонность моей подруги меня веселила, не причиняя особых неудобств, а вот многих людей просто раздражала. Пока я закрывала дверь, Кайна подошла к столу.

– О, я повешусь на собственной косе! Сегодня этот твой Валес превзошел сам себя!

Хм, вообще-то каждое произведение «моего» кондитера она встречала с подобным восторгом. А обещание повеситься на собственной косе было излюбленной присказкой Кайны. Я, привыкнув за время нашей дружбы, на эти слова не обращала абсолютно

никакого внимания. А вот люди, слышавшие такое впервые, подчас выдавали самые разнообразные реакции. От молчаливого удивления до осенения себя крестным знамением. Меня особенно поразил один смышленый парнишка лет семнадцати, который не удивился, не возмутился, а спокойно заявил, окинув мою подругу ехидным взглядом:

– Слушай, ты это… косу не порти. Жалко же! Порвется от веса!

Я тогда согнулась от хохота, глядя на впавшую в ступор подругу. А коса и вправду у нее была дивная. Длинная, намного ниже пояса, цвета воронова крыла, толщиною с кулак. Моя русая растительность тоже могла бы называться косой, но была слегка короче и менее густая. Да и заплетала я ее крайне редко.

Тем временем Кайна, ничуть не смущаясь, достала тарелку, отхватила себе половину вкуснятины и принялась ее тут же уплетать. Когда на тарелке не осталось ни крошки, подруга довольно похлопала себя по животу и вздохнула:

– Жаль, все вкусное и хорошее заканчивается быстро! Кстати, ты в курсе – сегодня на площади лошадей продают. Погонщики рано утром в город пришли. Хочешь посмотреть?

– Почему бы и нет! – ответила я. – Подожди, только кошель возьму.

Глава 4

Свободный и красивый,

С роскошной черной гривой,

Стремительный и яркий —

Ты стал моим подарком!

Проклиная стоящую жару, по солнцепеку мы добрались по узким улочкам к центральной площади города.

Да, продажа была в самом разгаре. Под жарким полуденным солнцем галдящая потная толпа покупателей и любителей просто поглазеть окружила плотным кольцом с десяток лошадей. Протискиваясь сквозь народ, я слышала обрывки разговоров:

– Эх, жаль, каурую купили!

– Не стойте на моих ногах! Своих, что ли, не хватает?

– А эта, видно, смирная…

– Я тебе щас сама такую кобылицу покажу, быстро мерином станешь!

– Посмотрите, посмотрите, ну настоящий черт!

Я покрутила головой в поисках упомянутого черта. Чуть в стороне от всех лошадей три человека удерживали на привязи смоляного беснующегося жеребца. Тот вставал на дыбы, возмущенно ржал, бил копытами по воздуху и старался лягнуть любого, кто находился в пределах досягаемости. Правда, таких дураков не нашлось. Покупатели сторонились черного красавца, предпочитая других, более спокойных лошадок. Меня, разумеется, ноги сразу понесли именно к нему.

– О, я повешусь на собственной косе! Ты, как всегда, легких путей не ищешь! – донеслось мне вслед.

Своим громким воплем Кайна вновь обратила на себя возмущенное внимание половины присутствующих. Я же застыла, рассматривая жеребца.

Красивый! Конь был абсолютно черный, без единого пятнышка. Длинная грива и роскошный хвост блестели и переливались на солнце, сильное тело лоснилось от выступившего пота.

«Бедный, – подумала я. – Тяжело брыкаться в такую жару!»

Я внимательно следила за животным, стараясь поймать взгляд темно-лиловых глаз. Наконец мне это удалось. Не отрывая взгляда, я осторожно проникла в сознание жеребца.