Воровская корона
Шрифт:
Ярость его была неподдельной. Фомич увидел, как сильные пальцы ухватили краешек стола, и если бы вместо скатерти в них оказалась чья-то шея, то позвонки бы хрустнули наверняка.
— А как же ты в Москве-то оказался? — продолжала допытываться Елизавета Михайловна.
— Как да как? — несколько раздраженно произнес Макар. — Тебе бы, бабонька, в уголовке служить, они любят всякие такие вопросики задавать. Что тебе ответить… Да не стал я более дожидаться, взял чемодан, уложил в него кое-какие вещички да с первым же поездом сюда приехал. А потом, тесновато мне в Питере
Хрящ держался естественно. В голосе ни намека на фальшь. Так и должен был вести себя весовой жиган, оказавшийся в незнакомой обстановке. Речь достойная и понятная. Все-таки не милостыню пришел выпрашивать, а искать компаньонов на крупное дело.
Константин подумал, что он сам вел бы себя точно таким же образом.
— Значит, не хочешь говорить? — спросила Трегубова.
— Я бы сказал тебе, Лизонька, — вновь забасил Хрящ, — только к чему такой очаровательной дамочке перегружать головку подобными пустяками? Да и предназначены женщины совсем для иного, — взгляд жигана загорелся.
Елизавета Михайловна, взяв со стола пустые тарелки, встала. Прыткий Макар ловко подался вперед и потянул ее за руку, мадам, задорно пискнув, невольно опустилась на его колени.
Васька Кот заливисто прыснул.
— Да иди ты к дьяволу! — выругалась Трегубова. Поднявшись, поправила платье. — Фактуру попортишь. Прежде чем лапать, заплатить сначала нужно.
— А ты думаешь, мы нищими сюда пришли? — обиделся жиган и, сунув руку в карман, сыпанул на стол золотых червонцев. — Так сколько же ты стоишь, барышня?
Глаза хозяйки алчно вспыхнули.
— И много у тебя такого добра?
Жиган громко расхохотался, задрав подбородок к потолку. Отсмеявшись, спросил:
— И это ты называешь добром? Это девочкам на кренделя. А о добре я бы хотел поговорить с людьми серьезными. Так долго ты будешь меня мучить ожиданием? Я ведь парень фартовый и терять понапрасну время не привык, — неожиданно насупился он, собрал со стола монеты, небрежно бросил золотую россыпь в карман. Подумав, извлек один кругляш. Сунув монету в ладошку хозяйке, обронил коротко: — Это тебе за угощение, огурчики у тебя отменные, давно не едал таковых. Ну так что, Кот, — повернулся Макар Хрящ к приятелю, — пойдем, что ли, не находим мы здесь понимания.
— Постой, постой, — ухватила за рукав морячка мадам Трегубова. — Ты такой шустрый, а ведь так быстро дела-то не решаются. Покумекать надо обстоятельно, взвесить все. — Женщина взглянула на часы и неожиданно громко сказала: — Минут через десять человечек один должен подойти, вот он тебя с Кирьяном и свяжет.
Фомич отошел от стены. Это был знак ему. У мадам Трегубовой был отличный нюх на чужаков. Месяц назад она расколола одного домушника из банды Степана, завербованного легавыми. Елизавете Михайловне достаточно было переброситься с ним всего лишь несколькими фразами, чтобы определить его истинное нутро. Опьяневший домушник даже и не подозревал, что идет очень тонкий допрос и как на его шее туго затягивается петля.
Костя Фомич достал папироску и сладко затянулся. Морячок
Нет, с этой стервой надо рвать!
Костя Фомич яростно втоптал папиросу в пол. А вот незнакомца не мешало бы прощупать как следует. Первачком его залить до самого горла, а там он спьяну сам все выложит как на духу. А первачок у Елизаветы Михайловны отменный, еще и не таким прытким языки развязывал. Да и картишки могут в этом посодействовать. Для жигана карты — первое дело. А если не умеет стирки держать — значит, чужой!
Константин вышел на улицу. Расторопный шкет тут же волчком подкатил к его ногам.
— Ничего не заметил? — спросил Фомич.
— Тишина, как на кладбище, Фомич, — уверил постреленок.
— Типун тебе, — невольно выругался Константин, — ты, Сявка, за пришлыми следи, мало ли чего.
— Чужаков нынче немного, — пояснил Сявка. — Шестеро в ночлежке, а четверо в борделе у мадам Зуевой остановились.
— И что они там? — насторожился Фомич.
— Те, что в борделе? Знамо чего, — важно отвечал постреленок, — до барышень большой интерес. Мадам Зубова свеженьких девок привезла из-под Ярославля. Кому девичьего мясца попробовать не охота! — веско высказался шкет.
— А ты что, уже пробовал? — с интересом посмотрел Фомич на пацаненка.
— А то! Разве я хуже других? — обиделся подросток. — Уже год как с бабой живу.
— Сколько же тебе лет, Сявка?
Пацаненок утер пальцем влагу, выступившую под носом.
— Тринадцать. А моей бабе тридцать будет. Вот такая здоровущая, — развел он руками, — и не обхватишь. А баба она с пониманием, и накормит, и спать уложит…
— Кто же она такая?
Разговор неожиданно увлек Фомича. У него пропало ощущение, что разговаривает он с мальчишкой. Просто сошлись два мужика и накоротке решили потолковать о бабьих прелестях.
— А она здешняя, с Хитровки, — лениво отозвался пострелец, — пирожками на базаре торгует… с капустой, — сладко проглотил он слюну. — Варькой зовут.
Константин Фомич невольно улыбнулся. Варька Капустница на Хитровке личностью была известной и специализировалась на подростках. Многие из жиганов вспоминали ее со щемящей тоской и по сей день обращались к ней не иначе, как мамка. А после удачных налетов одаривали платками и золотыми безделушками. Имея такое покровительство из бывших и вошедших в силу любовников, она чувствовала на Хитровке себя уверенно: никто не осмеливался обидеть ее даже худым словом. А если бы подобное произошло, то злыдень накликал бы на себя немилость многих жиганов и в подворотнях на улицах Хитровки еще на один неопознанный труп сделалось бы больше.