Воровской дозор

Сухов Евгений Евгеньевич

– Конечно же слышал. Неужели его ограбили? – с сомнением спросил Хабаков. – У него ведь в доме серьезная сигнализация. А потом, уровень коллекции…

– Ты думаешь, я тебя разыгрываю? – хмыкнул полковник.

– Ну…

– По-твоему, мне заняться больше нечем?

– Как-то неожиданно, что ли, товарищ полковник, – пожал плечами майор. Дело стоило того, чтобы им заняться.

– Жизнь вообще штука непредсказуемая, – вздохнул Приходько, – а в сыскном деле особенно… Знаешь, какова стоимость его коллекции?

– Могу только догадываться.

– Около ста миллионов долларов. И это по оценкам западных экспертов.

– Немало, – сдержанно

произнес Арсений.

– Это ты верно заметил. Немало… Но в действительности она стоит еще больше.

– Возможно.

– И кого, по-твоему, я должен к нему отправить? Какого-нибудь стажера?.. Так, что ли? – строго посмотрел на подчиненного полковник. Хабаков благоразумно промолчал. – Вот то-то и оно! Этот Феоктистов – весьма уважаемый человек, имеет связи на Западе среди коллекционеров, известен в кругу авторитетных экспертов. Его знают в торговых домах, на аукционах. Пропавшие картины занесены во многие европейские каталоги. И потом, министру уже звонили, – многозначительно поднял глаза кверху Приходько. – Это он отдал мне распоряжение, чтобы я в кратчайшие сроки нашел похитителей и вернул все раритеты хозяину. Так что кроме тебя заняться этим делом как будто бы и некому.

– А как быть с другими моими делами? – вспомнил Хабаков про кражу миниатюр в Музее западного искусства. За последнюю неделю он допросил десятка два свидетелей, но дело так и не сдвинулось с места. Как к нему подступиться, он пока не представлял.

– Прежних дел с тебя никто не снимал. Так что на одно дело у тебя теперь будет больше. А теперь выезжай по адресу.

На квартиру Потапа Феоктистова майор Хабаков приехал уже через сорок минут. Первое, что он увидел, когда открылась дверь, так это унылое лицо хозяина. Голова перевязана, в глазах – невысказанная тоска. Впечатление он производил удручающее: выглядел так, словно узнал о страшном недуге и намеревался в ближайшие сутки подвести черту под всеми земными делами.

– Я – следователь Следственного комитета Хабаков, – припустив в голос сочувствия, представился Арсений. – Можно пройти?

Феоктистов едва взглянул в раскрытое удостоверение и, распахнув дверь пошире, тихо отозвался:

– Пожалуйста.

Арсений прошел в просторный коридор, в самом углу которого устроилась вешалка в виде растопыренной пальмы. На полках, выстроившись в два ряда, стояли какие-то милые безделушки из темно-синего фарфора и цветного тонкого стекла. Дальше зал: большой, просторный, с большим количеством света и с французским балкончиком, выходящим на центральную улицу. На стенах вразнобой висело несколько картин, судя по потемневшим краскам – старинных. Пустые места с торчащими из штукатурки колышками указывали на то, что здесь тоже висели полотна. Множество застекленных шкафов, за которыми царил хаос из того немногого, что еще оставалось, – скульптуры, стеклянные фигурки людей и животных, две расколоченные миниатюры.

Заглянули в другие комнаты, столь же просторные: при должной сноровке в помещениях можно было заняться велотреком, а уж развесить на стенах с полсотни картин, так и вовсе пустяк! Даже в ограбленном состоянии квартира смотрелась невероятно богато, кража как будто бы не уменьшила достаток, а лишь только соскребла позолоту. По углам выпирали громоздкие шкафы и секретеры прошлых исторических эпох, создавая в некоторых местах ощущение тесноты и неуюта.

Видно, так и должно выглядеть логово настоящего коллекционера: несуразно заставленное старинной мебелью, где перемешались все эпохи последнего тысячелетия, с нагромождением старых

вещей и прочими предметами быта. Но картины, развешанные на стенах, находились в безукоризненном порядке. Было заметно, что подобраны они были не по золоченым узорчатым рамам, а по художественной школе и мастерству исполнения.

Собственно, Потап Феоктистов был из тех самых классических интеллигентов, которых более всего интересовало дело (его надлежало держать в безукоризненном порядке), а остальное, не имевшее отношения к собирательству, служило всего лишь некоторым гумусом и оттого содержалось в пакетах, в неказистых мешках, было бестолково разбросано по полу, а то и просто спрятано за шкафами и занавесками.

– И что вы на это скажете? – спросил Потап Викторович, посмотрев на майора помутневшим взглядом.

– Вижу, что вы человек осторожный. Как так получилось, что грабители сумели проникнуть в квартиру?

– А тут особой хитрости и не требуется, – печально вздохнул Феоктистов и принялся за невеселый рассказ: – Когда я вышел из квартиры, прямо на меня шагнул какой-то громила. Я его даже толком рассмотреть не успел. Помню только, что на нем были какие-то спортивные штаны, а за ним другой… Сначала в лицо меня ударили, а потом шарахнули чем-то тяжелым по голове и, затащив обратно в квартиру, стали избивать. Помню, что сознание как-то помутилось. Потом мешок на голову напялили, едва не задушили. Так что рассказывать особенно нечего.

– Значит, их было двое?

– В квартиру сразу зашли трое. Третьего я не заметил, но по голосу отличил от других… А потом уже четвертый подошел.

– С чего вы решили?

– Я слышал, как они ему дверь открывали.

– Какие у них были голоса, можете вспомнить?

– У одного голос был прокуренный, хрипловатый, у другого низкий, у третьего звонкий. А у четвертого какой-то очень неторопливый и начальственный. Обычно такой голос принадлежит людям, которые привыкли, что их слушаются.

– Значит, вы их не сумели разглядеть?

– Не сумел.

Выглядел Феоктистов подавленно. Под глазами проступили отеки, на щеке выделялась огромная багровая ссадина. Голос усталый, порой едва шелестящий, казалось, что слова давались ему с трудом, а в интонациях сквозило раздражение.

– А что было потом?

– То же самое, – отмахнулся Феоктистов. – Понял, что меня грабят, попытался развязаться, так мне еще добавили. Едва в себя пришел, голова до сих пор трещит. – Посмотрев на стену с пустыми местами из-под картин, продолжил тоскливо: – Вот здесь висела гордость моей коллекции – фламандцы, а теперь только потертые обои.

– Значит, они знали, что брать?

– Знали… Шли по наводке. Взяли только самые дорогие картины и предметы. Миниатюры, скульптуры… Иконы забрали… Хотя мелочь тоже пропала… Думаю, что они захватили ее из жадности. Просто попадалась под руки. Некоторые из прихваченных стоили недорого.

– Вы кого-нибудь подозреваете?

– Сложный вопрос, – не сразу отозвался Феоктистов. – Даже и не знаю, кого следует подозревать. Не хочу сказать, что я мил всем и что у меня нет завистников или каких-то недоброжелателей… Так не бывает, когда занимаешься какими-то серьезными вещами. Обязательно найдутся люди, которые тебе позавидуют. Немало коллег бывало у меня в квартире… Конечно, мой дом – не проходной двор, но, когда собираешь коллекцию, часто приходится вести дело с людьми, которые тебе не очень симпатичны. Они ходили по комнатам, осматривали картины, я с ними вел какие-то переговоры, составлял договоры, заключал сделки…