Восемь глав безумия. Проза. Дневники
Шрифт:
— Дорогой мой, эту задачу мы выполним при помощи наших друзей… — он любезно и очень грациозно поклонился в сторону м<инист>ра ин<остранных> дел и м<инист>ра госбезопасности.
Мин<ист>р ин<остранных> дел ответил не менее изысканным полупоклоном, а м<инист>р госбезопасности и расцвел, и надулся от счастливой важности. Внезапно он захохотал, указывая в сторону кустарника:
— Ишь, почесали! Старье и дерьмо! Коллеги, пока мы не согнули в бараний рог этих реакционеров и консерваторов, ничего у нас не выйдет… Как руковод<ите>ль объединенной рабочей партии, — обратился он к премьеру, —
Кстати, этот поп-знахарь — глава заговора. Агентура у меня замечательная. Я имею самые точные данные. Сын этого попа после ссоры с отцом сообщил мне все подробности. У старика пять жен, но он хочет отбить жену у сына. Вот прохвост! А? И ведь подъехал он к этой очень хорошей, но темной женщине с мистикой: ты, мол, должна быть наложницей жреца, так угодно богам, иначе тебя умертвит Давилия-Душилия… Одну змею старый хитрец спрятал, и с ее помощью намеревается совершить государственный переворот: передушить или в крайнем случае отравить ядом этой стервы нас всех и объявить себя диктатором.
Мин<истр> ин<остранных> дел вдруг заразительно рассмеялся:
— Чертов фокусник! А змея у него дрессированная. Я встречал индусов с дрессированными змеями. Навредить нам он, конечно, может и отравить вполне способен. А яд этой Душилии очень опасен.
— Не беспокойтесь, — важно и торжественно заявил м<инист>р госбезопасности. — Я не из тех, кто способен потерять бдительность… Змея у меня, в шалаше особого назначения. А старый хрен ничего не знает об этом, и сегодня прихвастнул своей змеей. Плохой конспиратор. Скоро придется пристроить в шалаш самого знахаря, а также и м<инист>ра обороны, к<отор>ый является военным главой заговора.
Премьер устало пожал плечами:
— Удивительно! Ни одного положительного качества европейской культуры мы не сумели привить гынгуанцам, а все пороки, все минусы мы восприняли с быстротой поистине поражающей.
М<инистр> госбезопасности озабоченно заявил:
— Прошу выделить мне средства по известной статье госбюджета — на построение тюрьмы по типу лучших европейских изоляторов… Мой шалаш особого назначения не удовлетворяет меня: он тесен, при увеличении числа заключенных, которое обычно сопутствует развитию культуры и цивилизации, шалаш просто не вместит всех арестованных.
— В Европе имеется гильотина во Франции, а в Америке — электрический стул. Вероятно, вам желательны и эти нововведения? — с чуть уловимой ноткой иронии в голосе спросил министр иностранных дел.
— Тюрьмы, — меланхолично проговорил Фини-Фет, — электрические стулья, гильотины… Право, мне кажется, человеческие жертвоприношения не хуже всего этого.
— Как можно! — горячо вскрикнул Драуши. — Человека распластывают, как скотину, вспарывают брюшину, выволакивают внутренности… Фу! Выстрел, электрический ток, нож гильотины — это куда изящнее, культурнее и гуманнее. Человек, то есть труп, чист, не обезображен, не противен. А при человеческих жертвоприношениях эти костры, запах жареного мяса, вой, рычанье… ужас! Я мужчина, а, вероятно, потерял бы сознание при таком зрелище. Нет! Я предпочитаю механизированную, быструю… гм… гм… стерильную смерть.
— Вы эстет? — спокойно спросил министр иностранных дел.
— О, да! Я люблю красоту.
— Факельные шествия в нашем сухом климате и при отсутствии воды опасны и просто невозможны, а на знамена у нас нет материалу, — с насмешливой искоркой в глазах возразил министр культуры. — В мануфактуре до сих пор мы не испытывали нужды. Я вот только для торжественного случая напялил эти белые трикотажные подштанники… Здесь не Европа. Наш национальный костюм — повязка на бедрах — лучшее одеяние по нашему климату.
Министр госбезопасности расхохотался:
— О, да! Физкультурники в Европе одеваются почти как мы, гынгуанцы. Но… в таком положении оставаться нельзя. Министр легкой промышленности должен озаботиться созданием текстильных фабрик. Хлопок нам добудут наши белые друзья.
— Не легче ли получить готовый ситец и полотно? — отозвался министр иностранных дел.
— Наша главнейшая задача — развивать собственную национальную промышленность и сельское хозяйство, чтобы не зависеть от заграницы и, наконец, чтобы воспитать пролетариат. Без пролетариата нет социализма. С нашим людским материалом социализма не построить… Надеюсь, меня никто не заподозрит в ревизионизме? — поглядел он на собеседников.
Премьер, до сих пор слушающий и молчавший с необыкновенной вежливостью, спросил министра госбезопасности:
— Товарищ Драуши, не предполагаете ли вы, что мы будем изготовлять и атомное оружие?
— Безусловно! — с готовностью откликнулся министр госбезопасности. — И в этом отношении мы должны быть независимы. Мирное сосуществование — мирным сосуществованием, но поскольку многие страны мира оснащены атомным оружием, и нам следует…
— Пока нам следует, — мягко перебил премьер, — приодеться и приодеть наш… гм… наш великий народ, хотя бы на время визита иностранных гостей. В таком виде: в красных фраках, в трусах, в белых трикотажных кальсонах — мы, к сожалению, наших белых друзей встречать не можем. Ввиду того, что я не надеюсь на поворотливость и гибкость министра легкой промышленности в этом насущном вопросе, я возлагаю заботы относительно нашего общего обмундирования на вас, товарищ Драуши.
Министр госбезопасности вскочил с места, хотел откозырять, но вспомнил, что он всего только в национальной набедренной повязке, то есть, в сущности, наг, но не сконфузился, захохотал и бодро крикнул:
— Сейчас же этим займусь. Переговорю с моими европейскими белыми друзьями. Подам радиограмму. Все будет в порядке, и очень быстро.
Министр госбезопасности по-военному взмахнул рукой и удалился четкой, скорой, европейской спортивной походкой.
Оставшиеся посмотрели друг на друга. Премьер Фини-Фет облегченно вздохнул:
— Уф! Более неприятного и пошлого болтуна и прохвоста никогда еще не встречал, но… Иногда он бывает полезен.
Министр культуры улыбнулся:
— Ловкач! Достал какой-то дрянной радиопередатчик и не менее дрянного белого радиста. И — ничего: работают.
Министр иностранных дел с легкой насмешкой заметил:
— Осел. А, впрочем, таких много в Европе, особенно в странах н<ародной> д<емократии>. Он испытывает отвращение к кострам и распоротым животам, и он же в одной стране с большой охотой помогал правительству подавить мятеж.