Восемь глав безумия. Проза. Дневники

Баркова Анна Александровна

— А вы куда? — опять запнувшись, спросила жена премьера.

— Я пойду с племенем. Надо же увести его куда-нибудь. Европейцы могут подумать, что несчастные гынгуанцы сами расправились со своим социалистическим правительством… А они вылезли из шалашей, когда все было кончено.

— Да, вы правы! И как все это ужасно!

Женщина зарыдала.

Жан Донне поцеловал ей руку и с облегчением удалился.

Он шел медленно, рассеянно глядя по сторонам. Вдруг он остановился, завидев в тени огромных, но сухих, каких-то скрипящих деревьев фанерную хижину Лейсо. «А об этом я забыл, — укоряя себя, подумал он. —

Его не видно и не слышно».

Спешными шагами приблизился он к хижине. Дверь была открыта.

Две скромные, почти пустые комнаты. Жан Донне оглядывался с любопытством:

«Странно! Такой поклонник красоты живет в келье анахорета. Скудость, почти бедность, пустота».

— Но ведь так и должно быть! — вдруг воскликнул Жан Донне, — он не гедонист, не эпикуреец, не любитель пожить в свое удовольствие. Он строг, как всякий истый, настоящий жрец, священнослужитель. Он преклоняется перед Высшей Красотой, а не перед изящными побрякушками и эстетическими игрушками. Но почему здесь такая неестественная, тяжелая тишина? Где он?

Дверь во вторую комнату была приоткрыта. Жан Донне вошел туда. Низкий столик. Стул. Складная кровать. На ней лежал, странно изогнувшись, Лейсо. Лицо его было обращено к стене. «Изогнулся как будто окостенел… Спит в такой… неудобной позе?»

Жан Донне почему-то на цыпочках подошел к постели. Ему было страшно.

«Как неподвижен Лейсо и как изогнут», — в который раз уже с какой-то жутью сказал себе Жан Донне. И вдруг он вскричал:

— Он мертв! Он мертв!

Горькая гримаса не то боли, не то презренья застыла на лице умершего.

— Состраданье к живым или к себе? — вслух спросил Жан Донне. Опустошенье, тоска, горе — все это в одну сотую секунды ощутил Жан Донне и тяжело опустился на стул.

«Такого несчастья, вероятно, никогда уже я не испытаю. И этот… Лейсо. Если Фини-Фет был умнейший и сильнейший, то этот — прекраснейший, тончайший, драгоценнейший из живущих. Он тоже мертв. Вина и за эту смерть ложится на мои плечи. Почему? — неотступно думал он, глядя на горькую гримасу мертвого Лейсо. — Почему? Почему он умер? И почему тот величав и спокоен, а этот страдает даже и перейдя грань? Потерял веру в своего бога или видит судьбу мира, который от этого бога отрекся? Как знать!»

Он увидел пузырек на столе.

— А! Давилия-Душилия! Она получила сразу две жертвы, богатые жертвы.

Долго не мог он выйти из этой комнаты. Смертная тишина ее гипнотизировала Жана Донне. Он думал о многом, он сомневался во всем, даже в себе.

«Итак, я убил двух лучших людей… Гынгуании, — он улыбнулся какой-то мертвой улыбкой, — а спас человеческое стадо. Прав я или не прав? Не знаю».

— Да еще эти! — он чуть не рассмеялся нехорошим смехом, — по-своему, тоже выдающиеся люди: симпатяга Драуши и бравый У-Дарь! Если бы такая ситуация повторилась, как бы я поступил? — неожиданно спросил он себя вслух. И не мог ответить.

Тяжело качнулся со стула, наклонился над Лейсо, поцеловал его в лоб и тихонько вышел из комнаты.

* * *

Лейсо похоронили отдельно под большим деревом, единственным зеленым из всех деревьев, окружавших его хижину. Три ящика и два тела осторожно были спущены в одну яму. Жан Донне увел племя в обетованную землю.

Через несколько дней явилась делегация. Вместо свободного

государства белые нашли опустевшие жалкие шалаши, а в красивом доме, окруженном оградой и пышным тенистым парком, — перепуганную рыдающую жену премьера и перепуганных слуг. Женщина ничего путного не могла рассказать им. Она твердила:

— Как я рада, что вы приехали: увезите меня в Англию к отцу.

— Где же Гынгуания? Где правительство? — спрашивали они ее в крайнем изумлении.

— Не знаю. Все пропали в одну ночь. Я крепко спала, слуги тоже. А утром мы нашли убитым моего мужа, Фини-Фета. А кругом была пустота.

Делегация взяла с собой жену Фини-Фета. Труп своего мужа она увезла в Европу.

Говорят, что организуется научная экспедиция на поиски исчезнувшего без следа гынгуанского народа.

29/VII—8/VIII 57 г.

Примечание

Рукопись публикуется впервые.

Несколько слов о том, что собой представляет источник.

Общая тетрадь в линейку, коричневая, в твердом коленкоровом переплете.

На 1-й сторонке переплета, вверху, рукой того, кто изымал тетрадь при обыске или следователем, чернилами написано: ЗАПОЛНЕН 81 ЛИСТ.

На форзаце, тоже чернилами: ЛМИвТУ-2152/6.

На первой странице рукой автора вписано название (без кавычек): ОСВОБОЖДЕНИЕ ГЫНГУАНИИ.

В нижнем углу страницы, справа, стоит фиолетовый штамп: «ХНИИСЭ. ВЕЩЕСТВЕННОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО».

Это — о внешнем виде. А теперь о более существенном.

По всему видно, что повесть создавалась стремительно, буквально на одном дыхании. Обратите внимание на проставленные в конце текста даты: 29 июля 1957 года рукопись начата, 8 августа окончена. И нет никаких оснований думать, что автору довелось хотя бы перечитать написанное. Отсюда — естественные огрехи, описки, сокращения в словах, зачеркивания.

Вот некоторые из них.

На первой странице тетради, в первом абзаце, автор, сообщая о численности населении вымышленной страны, пишет сначала, как будто, 4759 человек; затем четверку решительно переделывает на единичку, и тут чернила смазывают цифру и без сомнений читается только 759. Однако где-то к середине этой фантастической повести автор упоминает, что гынгуанцев было «около 7000». И это повторяется дважды — словами и цифрой. Чтобы не путать читателей, редактор позволил себе «принять эту численность населения за основу» и привести к одному значению с первого до последнего упоминания.

Такая же «подвижная» ситуация с именами вымышленных персонажей. Некоторые из них писались автором на разных страницах по-разному. Пришлось унифицировать, опираясь на самые первые варианты, — когда А. Б. их только что придумала, а затем учесть, какое написание преобладает в тексте.

Всем, кто пытался разгадать почерк, особенно сложно было сказать определенно, какое же имя придумала Баркова министру иностранных дел Гынгуании: Дольи? Долне? Или…? Подсказали два момента внимательного прочтения повести, содержащие намек, (см. с. 300 наст. изд.). Стоило после этого обратиться к словарю французского языка, чтобы, заручившись его поддержкой, по-новому всмотреться в причудливый торопливый почерк, изучить особенности написания и способы соединения автором гласных и согласных и получить заветное имя министра: — Донне.