Восемь голубых дорожек
Шрифт:
На улице еще темно. Солнце теперь показывается поздно, если ему вообще удается пробиться сквозь серые тучи. Ничего не поделаешь - зима! Зимой дни не часто бывают солнечными.
Крепкий морозец с ветерком тут же ужалил Маринке одну щеку, другую. И носа не пожалел! Но Маринке не страшно, что морозец! Ей даже нравится, что он такой кусачий. А то было заладили дожди, дожди… Даже надоели эти осенние дожди. Льют с утра до вечера.
А вот сегодня, в такое морозное утро, похоже было, что солнце появится на небе. И, пока Маринка поджидала Костю возле его подъезда, начало понемногу светлеть. Чуть-чуть окрасились розовым маленькие
А сейчас мороз все сильнее и сильнее прихватывал Маринкины щеки. Она потерла их варежками.
Ну, Костя, ну поторапливайся же! Ну, чего ты так долго?
Костя вышел из своего подъезда, на ходу поправляя ранец за спиной. Глаза у него были заспанные, к подбородку присохла капелька яичного желтка.
Маринка кинулась ему навстречу:
– Ох, Костя, сейчас ты все узнаешь!
Пока они выходили из своих ворот, пока шагали по тихому переулку, пока пробирались чужим двором (теперь-то они смело проходили через этот чужой двор), Маринка обо всем успела рассказать Косте. И про Сергея Ястребцева, и про разбитое окно, и, главное, о том, как она надумала помочь Антону.
Костя все выслушал, со всем согласился, однако и свое добавил: нужно, чтобы не одна Маринка и не они вдвоем, Маринка и Костя, а чтобы вся их семерка поговорила об Антоне с Зоей Ивановной.
– Знаешь, как бывает здорово, если за одного человека заступится сразу много людей!
И Костя напомнил Маринке случай, когда они всей группой просили за Тусю и как поэтому Зоя Ивановна простила и оставила Тусю в бассейне.
Правильная все-таки эта поговорка: ум хорошо, а два - лучше! Особенно, когда собрались два таких ума - ее, Маринкин, и Кости Великанова - учеников первого класса "А".
– Я позвоню Юру и Шуру, чтобы они завтра в бассейн пришли пораньше. А ты звони Ашотику. Устроим совещание, - баском сказал Костя и взглянул на Маринку - смотри, какие он умеет говорить важные и взрослые слова.
– И еще Гале надо сказать,- вспомнила Маринка.
– А Тусе кто позвонит?
– спросил Костя.
Но оказалось, что Тусиного телефона они не знают.
– Как же быть? Костя махнул рукой:
– Ладно, придется без Туси.
Маринка согласилась: ничего не сделаешь - придется без Туси. Потом ей все расскажут.
Они вышли сегодня из дома даже раньше обычного, и в школу шли самой короткой дорогой, и как будто по сторонам не глазели, а к началу занятий чуть не опоздали.
Но все же успели до звонка кое-как раздеться, переобуть тапочки, бегом подняться на четвертый этаж и сесть на свои места, выложить из ранцев учебники с тетрадями и даже повесить ранцы на удобные крючки сбоку парт.
А солнце обещало сегодня появиться на небе и свое слово сдержало - появилось! Оно выглянуло из-за высоких домов, стоящих против школы, и озарило ярчайшим светом весь первый "А". Его лучи засияли на зеленых растениях, расставленных вдоль подоконников, и на светлых стенах класса, и на черной классной доске, и на огромных счетах, круглые шарики которых были нанизаны на прямые проволоки. Солнечные лучи осветили и ребячьи головы: одни - стриженные ежиком и "под бокс", другие - с длинными косичками
Тридцать три школьника чинно сидели на своих партах, положив перед собой руки. Вера Павловна открыла учебник, и урок арифметики начался.
В ПЯТОМ "Б"
А в это время на другом этаже и в другом классе, именно в пятом "Б", где учились Антон Черных и Сергей Ястребцев, солнце тоже не скупилось, оно тоже наполнило ярчайшим светом весь класс. Как и в первом "А", солнечные лучи осветили все растения, стоящие на окнах, пронизывая своим светом и мясистые, полные горького сока, стебли алоэ, и нежные иголочки аспарагуса, и листья традесканции с темно-красной изнанкой. Но сколько бы ни искали, не нашли бы в пятом "Б" девочек с бантиками на макушках и мальчиков, стриженных "ежиком". Зато у каждого ученика на шее был красный пионерский галстук.
Шел урок географии. Вела его Евгения Львовна, классный руководитель пятого "Б".
Сегодня Антон Черных все-таки пришел в школу. Вчера, возвращаясь от Маринки, он твердо решил: хватит ему пропускать уроки. Неужто Маринка права, когда назвала его трусом!
И сидел он сейчас на своем месте (третья парта в среднем ряду) весь выутюженный, подтянутый, высоко и гордо вскинув голову. Такая двойка, как у него, еще ничего не значит. А он докажет, сможет доказать и Степану Степановичу, и Евгении Львовне, и Зое Ивановне, и всем ребятам в школе и в бассейне, что если он захочет, то будет учиться на одни пятерки. А по географии и говорить нечего, по географии в первую очередь!
Вчера, когда он уходил от Маринки, ее бабушка сказала ему:
– Завтра ждем тебя обедать.
Антон замялся, не ответил ни "да", ни "нет".
Они все- таки дознались, что у него нет денег и что он уже не первый день ест кое-как.
А Маринкин дедушка сказал, да так сказал, что вроде бы и спорить не приходилось:
– Пока твои не вернутся, будешь каждый день приходить обедать…
И Маринка тут как тут:
– Дай честное октябрятское, что завтра пойдешь в школу.
Антон мягко усмехнулся:
– Я же давно не октябренок больше. Тут Маринка всерьез огорчилась:
– Ой, тебе, значит, нельзя давать честного октябрятского?
Ей стало жаль Антона: так хорошо, когда можно от всего сердца дать твердое октябрятское слово, а потом это слово сдержать!
Но Антон ей ответил:
– Зато теперь я могу давать честное пионерское слово!
Наверно, соседка Людмила Васильевна диву далась: чего только не сделал Антон, вернувшись домой. Он прямо накинулся на хозяйственные дела. Прибрался в комнате, перемыл всю грязную посуду, печь истопил.
Наверно, Людмила Васильевна думала, гадала, удивлялась - не получил ли он письма из Барнаула? Не ждет ли он завтра домой папу и маму?
Нет, письма Антон пока не получал. Он просто взялся за ум: решил завтра пойти в школу, а может быть, и в бассейн.
Включив электрический утюг, в стрелку отутюжил складку на брюках, хорошенько прогладил школьную куртку, пришил свежий белый воротничок.
И бывает же в жизни: вдруг повезет, так повезет во всем!
Прибираясь, Антон нашел на столе под книгами те деньги, о которых ему писала мама. Ведь сам же сунул их под книги и позабыл!