Восемь миллионов способов умереть
Шрифт:
— Привет, — сказал я.
— Привет.
— О чем задумалась?
Она засмеялась:
— Знаешь, мои мысли вряд ли можно назвать романтичными. Пытаюсь представить, что скажет моя консультантша.
— А тебе обязательно обо всем ей докладывать?
— Да нет, конечно, необязательно. Но я все равно скажу: «Между прочим, я тут на днях оказалась в постели с одним парнем, который не пьет вот уже восемь дней!»
— А что, это смертный грех, что ли?
— Ну, не смертный, но это нехорошо.
— И как же она тебя накажет? Заставит прочитать молитву пятьдесят
Она снова рассмеялась. Мне всегда нравилось, как она смеется. Громко, весело, от души.
— Она непременно ответит: «Ну, что ж, по крайней мере ты хоть не пьешь. А это самое главное». И еще добавит: «Надеюсь, ты получила удовольствие?»
— А ты получила?
— Удовольствие?
— Да.
— Бог ты мой, нет, конечно! Я изобразила оргазм.
— Оба раза, да?
— Само собой, — она приникла ко мне, положила руку на грудь. — Ты останешься?
— А что скажет твоя консультантша?
— Ну, не знаю. Возможно, что вместо овечки на заклание пошла старая овца. О Господи, чуть не забыла!
— Ты куда?
— Позвонить.
— Ты что, серьезно? Будешь звонить своей консультантше?
Она покачала головой. Накинула халат и села, листая маленькую записную книжку Потом набрала номер и сказала:
— Привет, это Джен. Ты спишь, нет? Послушай, я, наверное, некстати, но позволь задать дурацкий вопрос. Слово «Рикон» тебе ничего не говорит?.. — Она продиктовала по буквам. — А я подумала, может, это ругательство, что-то в этом роде... Ага... — Какое-то время она слушала, потом возразила: — Нет, ничего подобного. Просто разгадываю кроссворд на сицилийском, вот и все. Знаешь, как-то не спится по ночам... О, это прекрасно отвлекает, ничуть не хуже Библии.
Закончив беседу, она повесила трубку и сказала:
— Знаешь, меня вдруг осенило. Я подумала, а вдруг это диалект или какое-то неприличное слово, ругательство какое-нибудь, и поэтому, вероятно, его нет в словаре.
— Какое еще ругательство? И когда это пришло тебе в голову интересно?
— Не твое дело!
— Ой, смотрите-ка, покраснела!
— Знаю, сама чувствую. Это мне урок: не лезь помогать другу расследовать убийство.
— Ни один добрый поступок не остается безнаказанным, да?
— Так, во всяком случае, говорят. Мартин Альберт Рикон и Чарлз Отис Джоунс... Эти имена он использовал?
— Оуэн, Чарлз Оуэн Джоунс.
— И ты считаешь, они что-то означают?
— Должны означать. Даже в том случае, если он ненормальный. Уж больно хитроумные имена! Должны что-то означать.
— Как Форт-Уэйн и Форт-Смит?
— Может быть. Но я думаю, с именами дело обстоит сложнее. А Рикон — вообще очень редкое имя.
— Может, он начал писать: «Рико»?
— Я об этом уже думал. В телефонном справочнике полным-полно Рико. А возможно, он родом из Пуэрто-Рико.
— Почему бы и нет? Все остальные «Рико», наверное, оттуда. Может, он фанат Кэгни [18] .
— Кэгни?
— Ну, гангстер в сцене смерти, помнишь? «Мать милосердная, пришел конец Рико!» Теперь вспомнил?
— А мне почему-то
— Может, и он. Я, когда смотрела программу для полуночников, всегда была пьяна. И все эти гангстеры из фильмов «Уорнер бразерс» перемешались в голове. Один из этих шустрых ребятишек... «Мать милосердная, это же...»
18
Американский актер, исполнитель ролей гангстеров
— Пара яиц, — сказал я.
— Что?
— Господи Иисусе!..
— Что случилось?
— Ну и хохмач же он, паршивый сукин сын! Ну и хохмач!
— О ком ты?
— Об убийце! Ч. О. Джоунс и М. А. Рикон. Я думал, это имена!
— А это не имена?
— Cojones, maricon.
— Это по-испански?
— Именно!
— Cojones... это ведь яйца, верно?
— A maricon означает гомосек. Хотя, кажется, там нет буквы "е" в конце.
— Может, он просто малограмотный?..
— Дьявол, — пробормотала она, — все мы далеки от совершенства.
Глава 29
Примерно в середине утра я пошел домой — принять душ и побриться. И надеть свой лучший костюм. Успел на двенадцатичасовое собрание, съел хот-дог на улице и встретился с Джен, как мы и договаривались, — у лотка с папайей, на углу Семьдесят второй и Бродвея. На ней было вязаное платье цвета голубиного крыла с черной искрой. Никогда не видел ее в таком нарядном платье.
Мы завернули за угол и оказались у входа в красивое здание, где профессионально приветливый молодой человек в черном спросил, на чьи похороны мы пришли, и провел нас через вестибюль, а затем по коридору в зал под номером "3". На распахнутой двери висела карточка с надписью «Хендрикс».
Внутри, по обе стороны от центрального прохода, выстроились стулья. Впереди, немного левее кафедры, на возвышении, стоял открытый гроб, утопающий в цветах. Утром я тоже послал цветы, но мог бы и не беспокоиться — у Санни их было столько, что хватило бы выстлать дорогу в мир иной какому-нибудь гангстеру эпохи сухого закона.
Чанс сидел возле прохода, в первом ряду справа. Рядом с ним — Донна Кэмпион, а дальше, в том же ряду, разместились Фрэн Шектер и Мэри Лу Баркер. На Чансе был черный костюм, белая сорочка и узенький черный шелковый галстук. Все девушки тоже были в черном. «Интересно, — подумал я, — водил ли он их в магазин накануне — покупать эти траурные наряды?»
Заметив наше появление, он встал. Мы с Джен подошли, и я представил ее присутствующим. Какое-то время мы стояли в нерешительности, и Чанс заметил это:
— Вы, наверное, хотите видеть усопшую? — и кивнул в сторону.
Видеть усопшую?.. Я направился к гробу, Джен шла рядом. Санни в ярком, нарядном платье лежала в гробу, обитом изнутри кремовым шелком. В руках, сложенных на груди, одна-единственная красная роза. Лицо словно вырезано из куска белого воска. Мне показалось, что оно почти не изменилось с того дня, когда я видел ее в последний раз.