Восемь минут тревоги (сборник)
Шрифт:
Кислов недоверчиво переспросил: неужели и с Москвой?
— Натурально! — не моргнув глазом, заверил Дремов. Все больше воодушевляясь, сержант улыбнулся: — Выйдешь, значит, в дозор по связи, проверишь линию, все нормально и — дрынь! — зуммерок дежурному связисту: а ну-ка, дай мне Москву. Он: щас!.. Тут тебе и телефонистка: Москва на проводе! Спросишь про погоду, про футбол и — привет столице от границы.
Неподалеку от них остановился Пресняк, изумленно покачал головой: ну и заливает Дрема, ну и заливает…
— Вон Миша, когда в отпуск ездил через Москву, так я ему и билет в Большой театр по телефону заказал. На «Аиду». Бельэтаж.
— Тогда «Кармен» давали, ты перепутал, — сказал
С тех пор они вместе. Кислов от Дремова — ни на шаг. И в том, что молодой связист Кислов действительно способен заменить опытного сержанта, начальник заставы ничуть не сомневался.
— Дремов, вызовите сюда Шпунтова, — приказал Лагунцов.
Сержант сорвался с места, затопал сапогами по винтовой лестнице с натертыми до блеска дюралевыми уголками на второй этаж. Объятая теплым сумраком спальня после ярко освещенного коридора показалась открытой бездной, космическим пространством, наполненным загадочными шорохами. Это впечатление усиливала темно-фиолетовая ночная лампочка, укрепленная над дверью… Дремов усмехнулся: самое время думать о невесомости! Ощупью добрался до нужной кровати. Шпунтов спал, намотав на себя одеяло с головой, как улитка. Дремов не знал, с какой стороны к нему подступиться. Потом стянул одеяло.
— Шпунтик, Шпунтик! Подъем сорок пять секунд, — прошептал ему на ухо, удерживаясь изо всех сил, чтобы не рассмеяться.
— А? Что? Кому так? Чего? — всполошился сонный Шпунтов, подтягивая к себе одеяло.
— Да не галди ты, чумной, ребят разбудишь. Дуй к самому, Шпунтик. Лагунцов вызывает. Сейчас тебе гайки подкручивать будет.
Шпунтов таращил на Дремова слипающиеся глаза, с трудом переходя от сна к действительности, тянул:
— Опять за телефон? Да? Слышь, Дрема, ну говорю тебе: гиблое дело. Надо кабель менять. Что я, жилы свои растяну по столбам? Так, Дрема?
— Во-во. Ты у нас большой мастер по части отболтаться. Где сапоги? Влезай — и прямиком в канцелярию. Подробно все и осветишь, про жилы и про столбы. Популярно, как мне. Капитан у нас любит подробные объяснения, почему не сделал, да как…
— Ну, Дрема, ну я… — все еще оправдывался солдат.
— Отставить Дрема! Сержант Дремов! Оделся? Марш вниз. Сто раз тебе говорил: не прозванивать линию надо, а делать. Делать, понял?.. Ты думаешь, я забыл твою спичку? Шутник…
Про спичку Дремов вспомнил не случайно. Как-то Шпунтова послали на проверку линии связи, а он, вместо того чтобы заизолировать оголившиеся провода, сунул между ними спичку, — дескать, сойдет и так… Потом была гроза, дерево намокло, и застава осталась без связи. Фланговый дозор шел от розетки к розетке, бесполезно «алёкал» в немую трубку, пока не миновал замыкание… После на совете старших пограннарядов председатель горячился, что гнать надо такого «фокусника» с заставы, не подпускать к связи и на пушечный выстрел. Хорошо, Дремов вступился, сказал, что лично проверит с солдатом всю линию. За счет выходных…
— Вам хорошо рассуждать, — между тем говорил Шпунтов, шагая вслед за сержантом и глядя на его долговязую фигуру, острые локти. — Неделю-две — и дома. А мне отдуваться. Кабель тянули еще когда? Теперь весь гнилой. При такой дрянной погоде здесь стальной трос не выдержит, проржавеет. А Шпунтова за холку: давай гони связь…
Дремов благодушно кивнул: побубни, побубни, вдруг полегчает…
Шпунтов неловко поддел сапогом уголок предпоследней ступеньки, запнулся и с лета ткнулся подбородком в спину Дремова. Тот тихо, не поворачивая головы, рассмеялся:
— Ноги не держат, что ли? Не дрейфь! Капитан чай будет пить — значит, все хорошо.
— Не утешай,
А Лагунцов, сидя у себя за столом в канцелярии, вовсе не думал ни о каком «закручивании гаек». Мысли его вновь сосредоточились на прошедшем совещании в отряде. Там хотя и говорилось в основном об особенностях охраны границы в осенне-зимний период и конкретно никого не критиковали, но Лагунцов знал: на его заставе еще не все сделано. Тот же совет старших пограннарядов еще на прошлой неделе мог бы принять у молодых пограничников зачет по обнаружению следов в пору чернотропа. Да и комсомольцы отчего-то не спешат провести намеченный субботник по оборудованию учебной контрольно-следовой полосы…
Занятый своими размышлениями, Лагунцов вполуха слушал, как знакомый ему майор-связист долго и неинтересно давал рекомендации об устройстве и монтаже на заставах ПУ (пультов управления) — обыкновенных рабочих столиков дежурных, на которых компактно расположились бы все средства связи заставы, необходимые для службы инструкции, схемы. Перед начальниками застав разложили папки с различными, на выбор, вариантами ПУ с детальной раскладкой, чертежами «кроя», и огромный конференц-зал на глазах преобразился, напомнил Лагунцову школьный класс, где проходит урок труда.
— За тебя все продумали, решили, а ты знай внедряй, — наклонился к нему начальник соседней заставы капитан Бойко, пересевший после перерыва ближе к Лагунцову, и Анатолий не возразил: это верно, в штабе работают в поте лица, а на твою долю лишь остается благодарить за заботу, будто собственный твой труд не в счет…
Те редкие часы, когда Лагунцов бывал в штабе, он не мог избавиться от сложного чувства, что находится не в своей тарелке. Приказы, что исходили от него после поездок в штаб отряда, он фильтровал так же тщательно, как будто намывал золотой песок, словно опасался: а не проскочит ли, не станет ли явным влияние не его, командирской, инициативы, а чьей-то подсказки, сторонней ориентировки, что ли? Ведь именно ему, а не офицерам штаба, заниматься инженерными сооружениями, оборудованием границы, заботиться об организации службы в трудную пору чернотропа, и уж какими силами и средствами он будет достигать своей цели — дело его. Он лишь доложит по команде о выполнении, не вдаваясь в детали, и все.
То, что лично он вынес из этой последней поездки, не требовало подробных записей, легко умещалось в голове. Перед ним лежал, отражаясь в чуточку зашарпанном зеленоватом настольном стекле, тощий красный блокнот с алфавитом, раскрытый на первой странице, где красовались две сиротливые строчки, спущенные столбиком: «ПУ — пульт управления» и «Завьялов».
После фамилии Завьялова стояла жирная точка. Лагунцов попеременно переводил глаза с одной строки на другую, намеренно не вдаваясь в суть, которую они заключали. Придвинул к себе пришедшее несколько дней назад на его имя письмо и извещение. Последнее — из академии, официально гласило, что заочнику третьего курса академии капитану Лагунцову должны быть предоставлены для самостоятельной работы три свободных дня в месяц, кроме выходных, и три вечера в неделю, тоже свободных от выполнения служебных обязанностей. Вот уж поистине нечаянная ирония, посланная сюда за полторы тысячи верст! Можно подумать, на границе пруд пруди этими самыми «свободными от службы» днями. Хотя…