Восемь минут тревоги (сборник)
Шрифт:
Не мог ему отказать Лагунцов, не мог, и все тут, хотя, откровенно признавался себе, не очень-то охотно дал «добро» возглавить тревожную. Но рассуждать, прикидывать все «за» и «против» тоже было некогда — время не ждало…
И вот теперь Лагунцов ломал голову: что могло случиться с Завьяловым? «Может, и не следовало посылать замполита, — запоздало сожалел он, машинально ощупывая кочки под ногами. — Не каждая тропа ему известна, не во всякой ситуации может сообразить, что к чему…»
— Товарищ капитан! — послышался за спиной бодрый, без
Отлегло от сердца: наконец-то!
— Что там у них? Давай…
Дремов, тяжело хлопая сапогами по топи, подошел к Лагунцову. Антенна над его головой качалась, уходя тоненькими шишечками в огромное небо. А сам Дремов, с рацией за спиной, с комплектом боезапаса на поясе, с укороченным автоматом со складным металлическим прикладом, был похож на марсианина, какими их рисуют в книжках.
Сквозь потрескивание и шум Лагунцов узнал слегка искаженный расстоянием, чуточку захлебывающийся голос Завьялова: нарушитель обнаружен, ведется преследование в направлении старого паровозного кладбища.
— Наряд там не подкачает? — спросил замполит озабоченно, хотя в любое другое время наверняка не стал бы доверять рации праздных вопросов.
Лагунцова будто шилом кольнули. Нет, туда он людей не посылал. Незачем. Тупиковые железнодорожные ветки, на которых чернели отслужившие свой срок громоздкие локомотивы, не входили в заштрихованный на карте район наиболее вероятного движения нарушителя. Лагунцову стало не по себе: неужели чужак метнулся туда? Представил знакомое место: в стороне от шоссе далекие, словно игрушечные контуры паровозов со сложной развязкой путей; правее путей и ближе к Лагунцову — большое острокрышее здание элеватора, а рядом, у него под боком, как под крылышком, — приземистое, раскидистое хранилище. Возле каменных зданий, окруженных шелковистой травой, летом паслись овцы, а осенью колхозники сюда же свозили заготовленное на зиму сено.
«К элеватору, где всегда есть люди, нарушитель не пойдет, — прикидывал Лагунцов. — Куда же тогда? Конечно, к старым паровозам — там укрыться легче».
— Завьялов, — зажав микрофон в ладонях, сказал Лагунцов, — наряда нет. Нет, понимаешь? Так что действуй по обстановке. Мы идем на сближение с вами. Держите связь. Второй, держите связь, — закончил Лагунцов и передал микрофон Дремову.
По цепи прокатилась неслышная, как дуновение, радостная весть: идут по следу. И сразу то, что минуту назад гнетуще действовало на каждого, ушло, как дым, оставив взамен надежду…
На рассвете, в жидких осенних сумерках, сойдясь с трех сторон у паровозов, нарушителя взяли. Обалдевший, не видящий ничего под ногами от долгой погони, он стремительно выскочил из-за тендера паровоза и кинулся было вниз по откосу. Внезапно обернулся и замер, медленно поднял руки. Завьялов совсем близко увидел широкоскулое невыразительное лицо нарушителя, заметил пучки рыжеватых волос, растущих, казалось, прямо из ушей. И глаза — черные, они были подернуты матовой дымкой; ненависть плескалась, клокотала в темных провалах глаз, ненависть и тоска.
Нарушитель был безоружен. На правой поле темной куртки не хватало узкой полоски —
Дружинники — в нахлобученных по-зимнему шапках, в отсыревших за ночь ватниках — счастливо улыбались, хлопали друг друга по спинам, подтрунивали над собой, какие они были молодцы и герои, когда наглухо перекрыли все тыловые дороги, и поэтому лазутчику не удалось улизнуть…
Неторопливо закуривая, пограничники полукругом стояли рядом — так, будто все, что здесь недавно произошло, было делом обычным. Инструктор службы собак Новоселов, взяв Фрама на короткий поводок, выпутывал из его шерсти соринки, а тот, потеряв всякий интерес к нарушителю, все принюхивался к странному ржавому запаху, исходившему от паровозов. Дремов, ослабив тросик антенны, скатывал ее в круг; возле, преданно заглядывая в глаза сержанту, кружился Кислов — радист из состава тревожной, поджидая момент, чтобы оправдаться, почему так долго не выходил на связь.
Но вот наискосок по полю, оставляя две росных колеи, разбрызгивая грязь, подоспела заставская машина, и Лагунцов, заражаясь общим веселым настроением после удачного поиска, бросил дружинникам:
— Спасибо за помощь, хлопцы! Теперь — по домам…
Дома дружинников, едва различимые в рассветной дымке на горизонте, светились в тумане неясными, мохнатыми бликами огней. Но никто не спешил расходиться. Все еще в плену азарта бессонной ночи, разгоряченные недавней погоней, они досмотрели до конца, как в кузове под намокшим брезентом исчез, сгорбивши широкую покатую спину, ночной нарушитель, как следом за ним, ловко перемахивая через борт, сели солдаты, и начали расходиться лишь тогда, когда машина круто взяла с места и, вихляя на неровностях, стала быстро удаляться.
Солнце наконец пробилось сквозь мглистый туман, и Лагунцов, поначалу глядевший из высокой кабины уазика то на ближний лес в переливах влаги, то на бегущую под колеса дорогу, в немом блаженстве закрыл глаза. Косые лучи грели лобовое стекло, тяжелой, убаюкивающей теплотой наваливались на прикрытые веки. От этого запечатлевшийся вначале излом дороги казался в дреме розовым, неземным…
Еще с десяток минут езды до заставы — и Лагунцов сообщит в отряд о том, что поиск завершен, нарушитель задержан. Люди пойдут отдыхать. А Лагунцов, составив протокол первичного допроса и сдав нарушителя по команде, вернется домой. И снова на заставе потекут обычные дни, заполненные службой…
Обычные ли? Лагунцов открыл глаза. Машина, подскакивая на выбоинах, втягивалась с простора в узкий дорожный коридор, укрытый с двух сторон толстоствольными, сейчас голыми липами, и Лагунцов невольно сравнил эту картину со своими мыслями, которые только что текли вразброс, но все равно в итоге свелись к одной — о замполите.
Словно наяву виделись капитану и резкие, угловатые Движения замполита, рядом с которым все казалось сильно уменьшенным, почти игрушечным. И капитан, уже подъезжая к заставе, удовлетворенно заключил: «Что ни говори, а есть в замполите добрая закваска. Есть!»