Восемь недель
Шрифт:
— Видел, — говорит он как бы между прочим, — в моей постели, когда я глубоко погружен в неё.
К сожалению, у меня больше нет выпивки, которой я мог бы плеснуть в него, так что придётся ограничиться рвотными позывами.
— Мерзость.
Он дерзко ухмыляется, затем подмигивает мне, как будто хочет, чтобы я надрал ему задницу.
— Хотел бы, чтобы это был ты, а?
— Определённо, — я снова давлюсь, воспоминания о той единственной ночи, которую мы провели вместе. — Ты когда-нибудь сожалел об этом?
Колин смеётся.
—
Я бросаю в него салфетку, ту самую, которой вытирал текилу со стола.
— О том, что ты отсосал у меня, я имею в виду. — Мы больше никогда не говорили о той ночи.
Это случилось, и хотя мы с Колином, по-видимому, оба рассказали об этом Грею, что закончилось тем, что Грей смеялся до слёз, мы никогда по-настоящему об этом не говорили.
Не уверен, о чём тут нужно было говорить. Я тоже не говорю о сексе, который у меня был с теми, кого я трахал. Я всегда просто ухожу, и всё. Но всё же мне всегда было интересно, сожалеет ли он об этом.
— Я сожалею, что рассказал Грею, — говорит он, — но только из-за его комментариев и смеха. И, возможно, потому, что он рассказал Майлзу, чтобы посмеяться вместе.
Он не хотел ничего плохого, мы оба это знаем. И он не смеялся над нами, он был несколько удивлён. Нам было лет по девятнадцать или что-то в этом роде. Парни этого возраста смеются почти над всем, поддразнивая друг друга. Мы всё ещё это делаем, даже два года спустя.
— Значит, кроме этого, никаких сожалений? — Колин качает головой, слегка пожимая плечами. — Ты сказал Лили?
— Да, сказал. Я хотел, чтобы она знала, прежде чем кто-нибудь из наших друзей случайно проговорится, и она подумает, что я ей изменил или что-то в этом роде. Она восприняла это хорошо. Хотя, ей было немного противно, потому что я говорил о нас с тобой, а не о каком-то другом парне. Но в остальном, я не думаю, что она на тебя злится.
— С чего бы ей злиться на меня?
Он подмигивает.
— Ты знаешь, потому что мой рот был на твоём члене до того, как я прикоснулся к ней.
— Отвратительно, чувак.
К тому времени, когда песня заканчивается, некоторые люди кричат, чтобы Лили и София спели ещё одну. Я не понимаю почему, поскольку моим ушам нужен отдых, но, конечно, почему бы и нет?
И, конечно же, они дают своим поклонникам то, чего они хотят, начиная петь ещё одну испанскую песню. Однако на этот раз Колин этого не выдерживает.
— Я не могу позволить им дальше портить испанские песни, — бормочет он и поднимается на сцену.
Лили приветствует его с распростёртыми объятиями, протягивая ему свой микрофон, чтобы они могли делиться им, потому что, не дай Бог, моя сестра разочарует миллионы своих поклонников.
Смех Софии наполняет зал, прежде чем она спрыгивает со сцены, чтобы потанцевать, вместо того чтобы придумывать новые слова к песне, названной в её честь. Ну, возможно, не в честь неё, но я почти уверен, что песня называется
Затем какой-то парень подходит к Софии, но я думаю, он не слишком вторгается в её личное пространство. Я бы с удовольствием встал и послал его на хуй, но тут София оборачивается, указывая на меня. Она машет мне, и я машу в ответ.
Парень кивает мне головой, и я делаю то же самое в качестве некой формы подтверждения. Затем он что-то говорит моей девушке, прежде чем уйти. Только тогда я замечаю, насколько я был напряжён. Подсознательно я сжал руки в кулаки, готовый пустить их в ход на случай, если этот парень прикоснётся к тому, что принадлежит мне.
София подбегает ко мне, тяжело дыша, как будто она танцевала несколько часов.
— Тебе понравилось моё выступление? — спрашивает она, плюхаясь рядом со мной.
Она прислоняется ко мне, закидывая ноги на спинку сиденья.
— Мне понравились моменты, где ты не знала слов или не улавливала никаких интонаций. Это мои абсолютные фавориты.
— Мои тоже! — затем она поворачивает свой телефон на столе лицом к себе, нажимая на экран, чтобы он загорелся. — Уже почти полночь.
— Ещё пять минут.
— Это будет мой первый новогодний поцелуй, — признается она, беря мою руку в свои, чтобы посмотреть на запястье. Она скручивает ленту, рассматривая её со всех возможных сторон.
— Кто сказал, что я буду тебя целовать?
София отпускает мою руку, позволяя ей упасть.
— Кто сказал, что я буду целовать тебя?
Нет. Это сделаю я.
Рука, которую она только что держала в своей, теперь тянет её за волосы так, что её голова запрокидывается назад. София смотрит на меня снизу-вверх. Может, я и смотрю на неё с другого угла, но собственнический, требовательный поцелуй, который я запечатлеваю на её губах, все равно передаёт мой посыл.
Она моя. И только моя.
Мой язык проникает в её рот. Только когда она улыбается в ответ на поцелуй, я, в конце концов, снова отпускаю её.
— Не говори такого дерьма, Льдинка. Ты пожалеешь об этом.
— Буду говорить, если это будет означать, что ты будешь целовать меня таким образом чаще.
— Аарон, София! — Лили вскрикивает. — Давайте выйдем на улицу посмотреть фейерверк.
Я думал, мы просто посидим в баре, будем считать от десяти, потом прокричим «С Новым годом» и через десять минут вернёмся домой… Видимо, я ошибался.
Итак, теперь мы стоим снаружи, я держу Софию в своих объятиях, потому что эта женщина забыла внутри свою куртку и замёрзла до чёртиков. И она всё время удивляется, почему я прозвал льдинкой. Она в буквальном смысле одна из них.
В конце концов, я надеюсь, мы услышим, как люди в баре начинают обратный отсчёт. Почему-то я всё время забываю, что здесь говорят совсем на другом языке.
Как бы то ни было, мы с Колином присоединяемся, начиная с восьми, потому что сначала были в замешательстве. Лили и София следуют примеру.