Восемь племен
Шрифт:
Вьюга была ужасна. С неба валил хлопьями влажный, наполовину тающий снег, который силой ветра мгновенно раздроблялся на мелкие частицы и разлетался в разные стороны. Воздух превратился в какую-то новую стихию, летучую, как ветер, и мокрую, как речная волна, насыщенную холодными брызгами и переливавшуюся в темноте, как струя водопада. На открытой тундре не было никакого покрытия. Снег был так мелок, что в нем нельзя было выкопать себе убежища. Чайвун попробовал присесть в случайной рытвине между двух кочек, как утомленный заяц, но непогода набросилась на него с хохотом и яростью, как разнузданная ведьма.
69
Под пронизывающими снежными струями он чувствовал, что задыхается, одежда его намокла, как будто его погрузили на дно реки. Холод проник в самые сокровенные места; он чувствовал
Сидеть на месте означало смерть. Отсрочка гибели была в движении. Чайвун выполз из своей ямы и поплелся вперед, машинально ощупывая ногами дорогу, которая выступала наружу, ибо снежные сугробы не могли держаться на месте и переносились дальше и дальше по направлению ветра. К счастью, ветер дул Чайвану сзади, и при его помощи он подвигался вперед довольно быстро. Воротник и рукава его измокшей одежды стали подмерзать, ибо, несмотря на мокрую вьюгу, стужа висела над землей и в защищенных местах сковывала полурастаявшие снежные глыбы в твердые плиты, подобные зернистому мрамору. Чайвун почти утратил способность страдать. От боли и холода и все шел вперед, смутно сознавая, что теперь срок его жизни связан с продолжением вьюги и что при первом ночном морозе окостеневшая одежда закует его, еще живым, в ледяной гроб.
Ночь миновала, сквозь вихри снежной пыли забрезжил рассвет, серый и прозрачный, как будто испуганный стихийным разгулом метели, а Чайвун все шел и шел по дороге. Тело его одеревенело, и странное равнодушие овладело его мыслями. Он шел вперед, по инерции, подгоняемый ветром и готовый при первой остановке или препятствий упасть на землю и замерзнуть.
День кончился; стало смеркаться; открытое поле сменилось ивовой порослью; Чайвун спустился с крутого берега на лед реки, по инстинктивному побуждению остатков памяти забрал влево, чтобы не угодить в полынью. Он был на Чагарском Поле, но уже почти не сознавал этого, ноги его отказались идти; иногда он падал на четвереньки и полз вперед, опираясь о мокрый снег своими обмерзлыми руками так непринужденно, как будто это был теплый пух, потом с усилием поднимался на ноги и шел, шатаясь, как пьяный, и раскачи-
70
ваясь под напором необузданной бури, бушевавшей над тундрой...
На стойбище детей Ватта, в шатре Ваттана, стоявшем впереди всех, у самой реки, было совершенно темно, ибо, чтобы предохранить его от снега, женщины заткнули изнутри дымовое отверстие шкурами. Вьюга налетала с остервенением, точно сердясь за этот закрытый вход; столбы переплета, удерживаемые на месте тяжелыми камнями, привязанными к их подножию, вздрагивали и гнулись... Старый Ватент со вчерашнего вечера не вылезал из спального отделения; он был так огорчен этой новой бурей, что старался переспать ее и проснуться, когда на тундре станет опять тихо. Но Ваттан не спал и был настороже. Он то и дело подпирал крепкими, криво изогнутыми жердями ту сторону, которая была обращена под ветер.
У противоположной стены горела каменная плошка, наполненная жиром. Ваттувий сидел на корточках перед огнем и что-то шептал, но рев бури и гуденье натянутой оболочки шатра были так сильны, что даже в двух шагах нельзя было разобрать ни слова. Вдруг Ваттувий поднял голову, и на лице его отразилось напряженное внимание. Сквозь вой метели его изощренный слух уловил какой-то новый звук.
Прошло несколько секунд; звук повторился явственнее, и что-то тяжелое упало на шатровую стену и зашуршало у ее основания в наметенном сугробе.
— Собака! — сказал Ваттан с сомнением в голосе; он знал, что ни одна собака не решится выйти из логова и скрестись у стены шатра, да еще с подветренной стороны.
Лицо Яндранги, пожилой тетки Ваттана, которая была хозяйкой шатра, внезапно исказилось от ужаса.
— Дух! — закричала она, пятясь к спальному пологу, — ставит сети! — Жители тундры верили, что духи в сильную бурю ставят сети под полами шатра, чтобы ловить души обитателей.
Ваттувий с презрением посмотрел на испуганную женщину.
— Поди, Ваттан, посмотри, что там!
Ваттан, не
71
же мало боялся духов с их сетями, как приблудных собак, и был сильно заинтересован существом, копошившимся снаружи. Он осторожно пролез под приподнятой полой; слышно было, как он ползет вдоль стены шатра, как будто подкрадывается к загадочному пришельцу; еще через минуту он вернулся и втолкнул перед собой в шатер какое-то бесформенное существо, покрытое корою обледенелого снега, с лицом синим, как у утопленника, и покрытым пятнами крови, и с растрепанными волосами, наполовину примерзшими к ушам. Это был Чайвун, который, повинуясь неясному инстинкту, свернул к первому шатру, попавшемуся по дороге, и припал у стены, как будто стараясь прорваться внутрь сквозь крепкую кожу. Он был почти без сознания и смутно поводил кругом глазами, ресницы которых были залеплены ледяными сосульками и зрачки как будто выцвели и вымерзли от продолжительной стужи.
Они положили его на шкуре и хотели переменить на нем одежду, но ворот меховой рубахи был наполнен льдом, и местами меховая оторочка примерзла к побелевшей коже. Сапоги раздулись от снега и хрустели при каждом прикосновении. Ваттан недолго думая распорол рубаху Чайвуна ножом в нескольких местах и снял куски оледеневшей шкуры, твердой, как части разъединенной брони. Он с возможной осторожностью отделил лоскутки, примерзшие, к телу, но местами вместе с ними отстали клочки омертвелой кожи, серые и легкие, как истлевшая замша. Освободив несчастного пастуха от его одежды, они принялись усердно растирать все его тело снегом, чтобы восстановить кровообращение в пораженных местах. Белые пятна съеденной морозом кожи оттаяли и побагровели. Тело Чайвуна покрылось как будто следами ожогов; от невыносимой боли он застонал и окончательно лишился чувств; они покрыли его толстым одеялом, опасаясь вносить в полог, где было слишком тепло для обмороженного человека. Буря стала стихать, как будто спасение Чайвуна лишило ее ярость главного интереса и подало сигнал к отдыху. Обитатели стойбищ очищали входы и разводили костры, чтобы приготовить пищу. Яндранга подмела снег, набившийся внутрь шатра сквозь мелкие щели; потом изжарила часть мяса и унесла его в полог. Ваттувий
72
вышел наружу. Но Ваттан остался сидеть рядом с Чайвуном и, при неверном свете первобытной лампы, упорно смотрел на неподвижное тело, смутно обрисовывающееся из-под тяжелых меховых покрывал. Он старался разгадать катастрофу, которая привела молодого пастуха Мами обратно на Чагарское поле.
Он вспомнил волков, разогнавших в такую же бурную ночь стадо стойбища Алют; конечно, с Мами могло случиться то же; и один из пастухов мог заблудиться на поисках и добраться до поля Чагар. Даже рану на щеке Чайвуна он пытался объяснить случайностью, предполагая, что пастух мог упасть где-нибудь в лесу, или в ивовом кустарнике и напороться на острый сук, тем более что зубцы дротика оставили изорванный след, не похожий на настоящий порез... Однако обмерзший пастух лежал без памяти и не мог подтвердить или разъяснить догадок молодого оленевода. Ваттан сидел у его постели, чувствуя смутное, но мучительное беспокойство и нетерпеливо ожидая, когда Чайвун придет в себя и скажет хоть несколько слов в объяснение драмы, разыгравшейся где-то далеко на просторе тундры с людьми Камака и с девушкой, которая, как Ваттан теперь ясно сознавал, была для него дороже семьи, и племени, и собственной жизни.
Глава девятая
К утру непогода совсем утихла. Солнце взошло на безоблачном небе так спокойно, как будто вчерашняя буря была дурным сном. Но жители теперь не верили этой предательской изменчивости и выходили из своих берлог с мрачными лицами, отыскивая в уме средства, чтобы окончательно умилостивить Авви и избавить себя от его новых капризов. В душе у многих шевелилось злобное чувство, ибо своенравный Рак слишком часто и, прихотливо менял свои решения. Но это была его земля, и приходилось подчиняться хозяину. Зато некоторые давали себе слово, что никогда больше, не придут к этому капризному и коварному богу, который пользуется людскими несчастиями и раздорами, чтобы получать от них все новые и новые жертвы.