Восемь с половиной часов
Шрифт:
– Ну вот, здесь точно кто-то живёт! – обрадовано произнёс Вадик и собрался уже постучать, но Таня схватила его за руку.
– Подожди! Ну… мне что-то не нравится.
Вадик отвечал уже несколько раздражённо:
– Теперь-то что? Ну что? – Таня молчала. – Нам же надо где-то ночевать? И узнать, где находилась эта школа.
– Когда мы собирались сюда, ты сказал, что точно знаешь дорогу!
– Я знаю только то, что прочитал в интернетовской статье. Больше никакой информации я не нашёл. И какая разница? Видишь, сюда мы добрались уже. Нужно же написать в конце концов о чём-то интересном, и о чём ещё не писали! Сколько можно пересказывать на новый лад события Чернобыля, причины дефолта или проблему пробок, придумывая каждый раз новые «факты»?
Таня замолчала, не зная, что возразить на эту в общем-то верную мысль. Потом заговорила уже тише:
– Но такие поездки всё же надо продумывать. Проблемы не всегда можно решить на месте. Правда ведь, Тёма – обратилась она к нему с надеждой на поддержку.
– Правда-правда, только Вадяха наш обычно эти проблемы решает.
Таня резко отвернулась. Больше всего в Артёме
В доме послышался шум, и друзья притихли, мигом забыв обо всех своих разногласиях. Кто бы то ни был – он, видимо, услышал их разговор и решил выйти. Скрипнула дверь из дома на веранду, раздались тяжёлые, медленные шаги, будто бы неуверенные, как обычно ходят пожилые люди. Звук шагов приближался к лестнице, вот уже скрипнула первая ступенька, в сопровождении с кряхтением… Ребята с напряжением вглядывались в пространство за дверью, ожидая появление чьих-то ног…
4
Директор, как и обещал, в семь утра взял ключ и направился с подсвечником в к двери той таинственной комнаты. Он уже много раз это делал – открывал дверь утром, вечером заперев там какого-нибудь мальчика, и каждый раз его охватывало трепетное ощущение учёного, идущего проверять результат своих продолжительных опытов, тем более что каждый раз его ждала там разная картина, столь же многообразная, как и психическое состояние человека. В такие моменты глаза директора загорались огнём жажды познания, и ни на что другое он внимания не обращал. Он вставил большой кованый ключ в замочную скважину соответствующего по размерам замка, повернул пару раз, снял замок. Натопленный вечером стояк уже заметно остыл, за окном ещё не было и намёка на утро, но поднялся ветер, судя по всему, небо затянули облака. Собиралась метель. Директор помнил тот первый раз, первую ночь, когда в этой комнате по его повелению «ночевал» ребёнок. Случилось это всего три года назад, когда и была создана эта школа. Тогда директор, человек целеустремлённый по натуре, но часто сомневающийся, ничего особенного не ждал от первого опыта, в котором участвовал человек. Тогда, открыв дверь, он обнаружил заплаканного мальчика в кресле у письменного стола. Видимо, его просто очень сильно напугали. Он подбежал к директору и уткнулся, плача, в его сюртук, тогда, правда, тёмно-коричневый. В директоре тогда даже, где-то очень глубоко, зашевелилось что-то человеческое, жалкая маленькая мыслишка предприняла робкую попытку убедить его бросить эти опыты, но он живо ликвидировал её, придерживаясь мнения, что начатое нужно завершить, тем более были и другие люди, заинтересованные в результатах его работы. Последующие годы в нём только усиливался азарт сумасшедшего учёного, стремящегося довести до идеала эти результаты. Что, откровенно говоря, ему так и не удалось сделать. И за что он потом поплатился. А мальчик тот, один из немногих, кто пришёл в себя после такой ночёвки, вскоре сбежал, его так и не нашли.
Директор положил замок с ключом на диванчик рядом и распахнул дверь в комнату; там всё было по-прежнему. Он слегка удивился. Ни валяющегося на полу тела, ни перевёрнутой и поломанной мебели, ни забившегося в угол существа с застывшей гримасой от ужаса на лице, в рваной пижаме, отдалённо напоминающего того, кого он привёл сюда вечером. И никто не набросился на него с криками и рычанием, желая, видимо, причинить то же, что с ним случилось ночью, такое тоже бывало. Директор сделал пару шагов вперёд и заглянул в кровать, которую из двери было не видно из-за полукруга стояка. Кровать оказалась идеально убрана – как вчера вечером. Ничто в комнате не свидетельствовало о присутствии здесь кого-либо этой ночью. Мало того – свеча, горевшая вчера, оказалась совершенно целой, с конусообразным сужением сверху, у белого, нового фитиля. На лице директора отразились и ужас, и смятение, и удивление крайней степени… Какие бы странные, противоречащие законам физике, неестественные опыты он ни ставил, такого результата он ещё ни разу не получал, да и предположить даже не мог.
Ещё раз внимательно осмотрел комнату, проверил окна. Затем подошёл к кровати, неловким движением опустился на четвереньки, поднял свисающее до пола покрывало, осмотрел пространство под кроватью и выдвинул оттуда деревянный сундучок средних размеров. Порылся в кармане сюртука, выудил небольшой ключ, отпирающий врезанный в крышку замок; откинул крышку назад. На дне сундука лежали весьма странные предметы: большой лошадиный череп, напоминающий тот, в холле, пара причудливых деревянных коряг, покрытых лаком, с вырезанными мелкими злобными рожицами, и множество маленьких стеклянных сосудов – колб, пузырьков, баночек – с разными по цвету и консистенции жидкостями. Все они, кстати, были открыты. Из сундучка исходил резкий удушливый запах, сочетающий множество ароматов, от очень сладкого до самых гадких, от которого кружилась голова и мозг терял способность быстро и ясно соображать, выдавая отвратительные образы в вперемешку с наиболее неприятными воспоминаниями, превращая любое зрительное представление в смазанную, искажённую картину. Но директор к этим запахам привык, у него, вероятно, уже выработался иммунитет к ним. Он перебрал все колбы, вынул несколько, жидкости в которых было совсем мало, закрыл и убрал сундучок
Директор недоумённо уставился на часы. Вынул свои из кармана сюртука, убедился, что сейчас пятнадцать минут восьмого. Взял часы со стола, послушал, ровно ли они тикают. Потом снова уставился на целую свечу (свою, в подсвечнике, он поставил на стол). Именно такие свечи он всегда использовал, и не только здесь. Он вытащил свечу из прикрученного к столу подсвечника, осмотрел внимательнее и снова ничего необычного не увидел… поставил обратно. Чтобы унести все необходимые колбы, ему потребовалось сходить за подносом в кабинет. Забрал он и часы, намереваясь убедится в их исправности. Уходя, ещё раз оглядел комнату, запер дверь. Решительно не понимая, куда мог исчезнуть мальчик, директор отнёс часы себе в кабинет, поднос с колбами – в лабораторию, находившуюся за дверью в правой стене той прихожей. Придя обратно, сел в кресло и погрузился в раздумья. Что могло пойти не так? Вероятно, он совершил какую-то ошибку. Неправильно подобрал сочетание тех веществ, находящихся в ёмкостях различного рода, их концентрацию или количество… И это вместо испытания нервов подопытного на прочность привело к его исчезновению. Но как такое могло произойти, пытливый ум директора никак не мог понять. Занимаясь этим много лет, он не предполагал подобного эффекта. И причём тут часы и свеча, с ними-то что? Но свои ошибки видеть нелегко, а ещё труднее их признать. И это, думаю, разозлило любого бы. На принесённых из комнаты часах директор установил верное время, взглянув на циферблат больших напольных часов в углу кабинета напротив него. Стрелки подползали к половине восьмого, и вскоре оповестили об этом событии одним гулким ударом. Директор поджидал управляющего по особым вопросам, который всегда заходил к нему в это время и был самым надёжным человеком в школе. И тот вскоре появился – высокий серьёзный человек в мундире, с резким высохшим лицом и жидкими усами. Бровей почти не было заметно, а приличных размеров лысину окружали жидкие седые волосёнки. Он был явно старше директора. Если бы не загнутые вниз уголки рта, его лицо возможно казалось бы добрым. Но он, видимо, всю жизнь стремился избавится от этой черты.
– Садитесь, Афанасий Михайлович, – резким, приказным тоном сказал директор, указав на кресло около шкафов и не дожидаясь, пока тот произнесёт какое-либо приветствие или хотя бы кивнёт. Афанасий Михайлович сел, положил ногу на ногу, руки на колено, и с внимательнейшим видом уставился на директора. Тот продолжал без предисловий: – мальчик, которого вчера привели ко мне для опыта, пропал. Просто исчез из комнаты.
Разве что глаза несколько выдали удивление Афанасия Михайловича, слегка дрогнули те места, где должны быть брови. В остальном его выражение не изменилось.
– Комната была хорошо заперта?
– Разумеется, она была хорошо заперта! – Рявкнул директор, скулы свело от злости, он даже немного приподнялся с кресла. – Вероятно, он каким-то образом сбежал. Его необходимо разыскать. – Последнюю фразу он произнёс с интонацией приказчика, возомнившего себя царём, то есть в высшей степени повелительно.
– Извините, Ярослав Карлович, но комнатой располагаете только вы, поэтому требуется знать, нет ли повреждения окон или двери…
– Я могу вам гарантировать, что никаких повреждений ни окон, ни дверей, ни чего бы то ни было ещё там нет, как и после любой другой ночи! – Ярослав Карлович уже и не пытался сдерживаться. – Разыщите мальчишку сегодня же! Заприте всех в спальнях, вдоль забора выставите людей. К вечеру мальчик должен быть у меня. – Закончил он с выражением, не терпящим никаких возражений. Афанасий Михайлович кивнул, резко встал, ещё раз кивнул и быстро вышел. Ярослав Карлович откинулся на спинку кресла, не зная, куда направить взгляд, все предметы казались ему ненавистными. Лицо его словно ещё помолодело, усы вообще стали неуместными. Он взглянул на часы из комнаты, показывающие без пятнадцати восемь, потом на напольные – те подтвердили показания.
Несколько минут директор посидел, пытаясь себя успокоить, отвернувшись к окну и глядя на заснеженные верхушки деревьев, на еле заметно светлеющее небо. Повернулся к столу, достал из верхнего ящика тонкий журнал, открыл его на третьей странице. Приведённый там список заканчивался на имени Фёдора Легинского. Потом из нижнего ящика достал более толстый журнал – там каждому имени, то есть каждому мальчику, посвящалось несколько страниц наблюдений за ним. Последним тоже был Фёдор Легинский. Директор внимательно стал читать исписанные аккуратным почерком страницы, рассказывающие о нарушениях дисциплины и о характере мальчика, к описанию которого там относились такие слова, как смелость, находчивость, уважительность, целеустремлённость… Прочитав, директор подошёл к одному из шкафов, открыл дверцу со стеклом и вынул оттуда уже очень толстую папку с буквой «Л» на корешке. Здесь хранилась информация обо всех учениках, обучающихся в школе и соответствующих этой букве. Порывшись, вынул небольшую стопку сшитых нитями бумаг, посвящённых всё тому же имени, взял со стола журналы и отправился в лабораторию, где и проводил бльшую часть времени. Там он разложил бумаги, сел за стол в окружении бесконечных пузырьков, баночек, колб – пустых, с жидкостью или сухим веществом, – нескольких причудливых приборов для получения концентрата из разных растений и веществ, и погрузился в изучение бумаг с записями и длиннющими химическими формулами…