Восемь сказок про Михаила Барышникова
Шрифт:
И действительно, они очень подружились. Миша часто чувствовал дружеское плечо и поддержку Тоби. Скоро они уже знали всё о жизни друг друга. Тоби был очень -очень чувствительный, он часто приглашал Мишу к себе, и родители Тоби принимали Мишу как своего.
Так эта дружба длилась аж до 1964 года, когда Михаил Барышников начал учиться в Вагановской школе в Ленинграде.
В 1964 году вечером 28 августа на рижском вокзале друзья, учителя и знакомые провожали Мишу Барышникова на учёбу в Ленинград. На короткое время Миша и Тоби отошли в сторону. Миша положил руку на плечо Тоби.
– Спасибо тебе за дружбу, за поддержку спасибо!
Тоби скорчил
– И тебе, Миша, спасибо за то же самое!
– Ты знаешь, Тоби, что я думал и чего желал, когда мы сегодня вошли в кабинет директора и я дотронулся до нашей фарфоровой вазы?
Тоби пришлось ждать, пока Миша ответит на заданный больше себе, чем Тоби, вопрос.
– Я хотел, чтобы мой танец был таким же чистым, неповторимым и оригинальным. Я это понял уже тогда, когда в центре школьной сцены стояла освещённая ваза и Любочка играла грустную мелодию.
Тоби отошёл на пару шагов от Миши. Как будто они только что познакомились – так Тоби смотрел на 16-летнего юношу. Потом он опять подошёл к нему и двумя лапами обнял друга.
– Ты – Михаил Барышников! Ты мой гениальный, красивый друг. У тебя в жизни всё будет. И много боли тоже.
Когда поезд тронулся, Михаил Барышников вскочил в открытые двери вагона и провожающие махали на прощанье.
– Мы будем ждать «Жизель»! – Тоби кричал на весь перрон.
– Мы будем ждать Альберта! – добавил кто-то.
После окончания Рижской Хореографической школы Тоби уехал работать в Ярославль. В Риге не было постоянной собачьей труппы, а в Ярославле как раз такую труппу открыли и Тоби пригласили туда. Начальство Ярославской труппы познакомилось с Тоби ещё в Риге, когда он учился в 11 классе, и предрекали ему блестящее будущее.
Михаил Барышников и Тобби Шнок регулярно переписывались, но чаще созванивались. Тоби обычно звонил Барышникову в Кировский театр. В те разы они всегда говорили по-латышски, чтобы можно было поговорить по душам и рассказать о боли. А если кто-то слышал разговор, а как тут не услышишь, если в Кировском театре телефон находился рядом с репетиционным залом,то сказанное никто не понимал.
Встречаться у них получалось редко. До отъезда Барышникова из СССР в 1974 году – они встречались только 5-6 раз. И одна из этих встреч была 17 мая 1971, когда Барышников танцевал Альберта в «Жизель».
2 сказка
Последний день в Ленинграде
5 марта 1974 года. «Да, это уже весна», – подумал Барышников, выходя с улицы Герцена на Невский проспект. Он шёл не торопясь, ведь те, кто его ждал, тоже никуда не спешили – он был уверен в этом. Какая разница, придёт он раньше или позже? Всё равно встреча состоится. Начало марта Барышников называл «Рижскими днями» в Ленинграде. Это был целый цикл мероприятий, но об этом позже.
И именно в этот день у него из ума не выходят две строчки Есенина:
«И ничто души не потревожит,
И ничто её не бросит в дрожь…»
Спокойный день и спокойный поток. Сотни, тысячи животных и людей, один из них – Михаил Барышников, смотрящий на часы:
«Десять пятьдесят», – произнёс он вслух и продолжил: «Это означает только то, что через 30 часов и 10 минут я должен быть в гостинице «The Roger Smith», в Нью-Йорке, в 1207-м номере. И что? Времени у меня достаточно».
«Рижским дням» Барышников решил отвести 2 часа, так как обещал своему большому белому пуделю быть
С пуделем Фомой они только что простились на несколько часов.
Дойдя до площади Восстания, Барышников повернул направо – и вот гостиница «Московская», давнейший центр «Рижских дней». Поднявшись на второй этаж, Барышников прошёл по длинному коридору к ресторану.
Он открыл дверь ресторана – и вдруг, в один миг,что-то произошло в его душе. Что за волнение, что за страх? Бремя тяжёлого расставания?Ещё минуту назад, на Невском, и мысли об этом не было. Про себя он сказал: «Миша, не думай о славе, не думай о будущем, проживи эти 30 часов, из которых только часть пройдет здесь, в Ленинграде, остальное – путь вперёд».
И теперь как будто кто-то задавал ему вопрос: «Разве в прежней жизни не было ничего хорошего? Разве все, благодаря чему ты будешь пожинать лавры славы на чужбине, не начиналось здесь – в Риге и Ленинграде?» И вообще, внезапный страх за своё будущее – почему? И отчего именно сейчас, когда об этом было уже думано-передумано годами? И зачем себя мучить сомнениями именно теперь, в ресторане обычной гостиницы? А он, Михаил Барышников, ведь не желает подвергать себя сомнениям, он должен быть уверен в себе.
Расставание? Друзья, знакомые, коллеги, пудель Фома, который ждёт его на обед?
«Да, это так, я должен с этим справиться, – сказал себе Михаил. – Человек не властен над будущим». Именно этот миг, отречения от многого, чтобы посвятить себя «Рижским дням», так его поразил.
Хотя еще не было обеденного времени, в ресторане играл ансамбль. Громко шумела веселящаяся здесь толпа грачей. Если традиция «Рижских дней» существует каких-нибудь 7 лет, то корни слетов грачей в Ленинград надо искать в далеком 1871 году, в котором 26 февраля Алексей Саврасов закончил свой шедевр «Грачи прилетели». С той поры каждый год, 26 февраля грачи прилетали в деревню Медведевка Тульской области, где их прадеды когда-то позировали художнику. Эти птицы пили вечерами в местном трактире, который изображен на картине рядом с церковью. После громко кричали всю ночь, чтобы утром уже сидеть на деревьях и летать вокруг них обессиленными. И так с 1871-го года до наших дней: 26 февраля в деревне Медведевка начиналась неделя сюрпризов, к которой местные уже привыкли: прислушивались утром – и вот: грачи прилетели! Уже который год после сумасшествия на родине известной картины вся стая грачей прилетала в Ленинград и продолжала ликовать в ресторане гостиницы «Московская», где сейчас находится Барышников.
Неподалеку от грачей одиноко за столиком сидел и пил пиво внушительного вида мрачный кот, похожий на кота Бегемота из «Мастера и Маргариты». Из близких людей Барышникова в ресторане были только двое: его бывший одноклассник по Рижскому хореографическому училищу Марцис Драугс и Рома Шперлинг.
Ну и парнишка был этот Марцис Драугс! Казалось, что он в свои двенадцать-тринадцать лет перегорит от избытка энергии, от ярких вспышек идей и деятельности. Можно было только удивляться, почему он учится именно в хореографическом училище. Ведь с таким же успехом он мог быть воспитанником футбольной, художественной, музыкальной школы или школы юного техника, так как изобретал и строил модели самолётов, играл на кларнете, рисовал портреты и шаржи своих одноклассников, пейзажи. Под крылом Рижской футбольной школы он ездил на соревнования, где был правым крайним нападающим. Само собой разумеется, что стремительное продвижение вверх и в искусстве хореографии для него не представляло никаких трудностей.