Восемь трупов под килем

Незнанский Фридрих Евсеевич

— Мне не нужно ваше устранение. До вчерашнего дня я не подозревал о вашем существовании.

— С вами все понятно, — отмахнулся Голицын. — Насчет вас наведены справки. Таким способом киллеров не засылают даже люди с творческим мышлением. Будете удивляться, но вы единственный человек на судне, которому я склонен верить. Я знаю, сейчас вы начнете говорить, что инциденты не имеют ко мне отношения. Смерть Николая, пропажа Ксении, неудачное нападение на Оленьку…

— Но сами посудите — под удар попадает в основном семейство Лаврушиных…

— Я чувствую, — упрямо замотал головой миллионер, — это не просто так, это предвестие, это кольцо, сжимающееся у горла, это, если хотите, знаки…

В глазах у него загорелся какой-то параноидальный огонек. Турецкий предусмотрительно

молчал, а Голицын вновь пустился в бессмысленные хождения. Обессилев, рухнул в кресло, глубоко вздохнул. Царило молчание. Настенные часы над баром, стилизованные под штурвал, неумолимо отмеряли минуты. Четыре минуты двенадцатого. Пять минут. Шесть…

— Даже не знаю, что вам посоветовать, Игорь Максимович, — мягко сказал Турецкий. — Направить яхту к Сочи вы считаете неприемлемым. Ваше упрямство, извините, напоминает ослиное. Но воля ваша. Единственное, что могу вам рекомендовать — запритесь в каюте, напоите Салима крепким кофе, и пусть несет службу. Строго прикажите ему никого к себе не подпускать. Никого. Но не удивляйтесь, если вдруг посреди ночи мне приспичит построить всех присутствующих…

Этой ночью Турецкий не спал. Разгуливал по тесной клетушке, прихлебывал нектар, прихваченный из бара, напряженно думал. Сопоставлял имеющиеся сведения, додумывал то, чего не знал. Вспоминал, анализировал. Отыскал в выдвижном ящике тумбочки огрызок карандаша, выдернул из бельевого шкафчика накрахмаленную скатерть, разложил ее на столе изнанкой вверх, принялся вычерчивать схемы. Голова кипела, как ненормальная. Купание в воде, видимо, пошло на пользу организму — он неплохо себя чувствовал. То сидел, обхватив виски ладонями, пристально всматривался в нарисованные стрелки и каракули, то вдруг вскакивал, бегал по каюте. Часть подозреваемых он отсеял, с остальными следовало работать. Но когда работать? Время неслось, как угорелое, каждый раз, когда он смотрел на часы, минутная стрелка убегала минут на двадцать, и часовая тоже не стояла на месте. Он мог себя поздравить, теперь у него имелись конкретные подозреваемые, их число сузилось, их оставалось совсем немного…

Он с головой ушел в свои мысли, для него перестал существовать окружающий мир, он ничего не слышал. Когда на корабле раздался истошный вопль, он не сразу вернулся. Все казалось ненастоящим, далеким, ненужным. Вопль не смолкал, орала женщина — пронзительно, страстно, с надрывом. Дошло, наконец, он выронил карандаш, застыл с открытым ртом. Орали где-то здесь, на нижней палубе. Он спохватился, бросился из каюты. А крик не смолкал…

Коридор освещался — видно, так распорядился Голицын. Или Салим так решил — чтобы увереннее чувствовать себя на посту. Но Салима в проходе не было. Коридор казался пустым, однако кричали где-то здесь. Крик оборвался, его сменило сдавленное всхлипывание. Он захлопнул дверь, припустил по коридору. Распахнулась каюта перед носом — на шум высунулась Герда. Он отбросил от себя дверь, чтобы не мешалась, она испуганно ойкнула, он побежал дальше — не было времени извиняться. Он перепрыгнул в соседний отсек, оттолкнул заспанного Феликса, кого-то еще — кажется, Лаврушина или Робера — испуганные люди потихоньку выбирались на шум. Он пробежал почти в конец коридора, влетел в открытую дверь.

Это была крохотная каюта Салима — имеющая отдельный выход в коридор и еще две двери — к Ирине Сергеевне и Голицыну. Он застыл, растерянный не на шутку. Ирина Сергеевна больше не орала — у нее не было сил орать. Она сидела на полу, сжавшись в комок, диковато смотрела на Турецкого, тяжело дышала. Посреди каюты валялся мертвый Салим. Холеное лицо охранника свела судорога (больно было перед смертью), руки вытянуты по швам. Пиджак пропитан кровью — его ударили ножом в живот. Кровь уже загустела, свернулась. Наметанному глазу хватило несколько мгновений, чтобы оценить ситуацию. Орудия убийства не видно. От ног мертвеца к дверям тянется полоска высохшей крови. Убили в коридоре, когда он выполнял там свои скучные служебные обязанности. Турецкий метнулся наружу, пока не успели собраться люди, бухнулся на корточки. Так и есть, под дверью

бурое пятно, практически сливается с ковровой дорожкой, со стороны незаметно. Пырнули снаружи, затащили в каюту. Он вновь бросился к телу. Покойник конкретный, пульса нет. Убили не сказать, что недавно, тело уже остывало. Полчаса, как минимум, прошло. И, как водится, никаких улик…

— Это вы его, Ирина Сергеевна? — задал он глупый вопрос. — Убили, втащили в каюту?

Она заревела в полный голос. Он ударил ее по лицу — не грубо, чтобы пришла в себя. Голова ее дернулась, словно держалась на эластичной пружинке, в глазах появилось что-то разумное.

— Что случилось, Ирина Сергеевна? Быстро отвечайте.

— Я не знаю… — она проглатывала слова и целые предложения. — Мне не спалось… я думала… хотелось поговорить с Игорем… постучала в ту дверь, — она показала подбородком на узкий проем к себе в каюту, — но Салим не ответил… я решила, что он в коридоре… Вышла туда, но и в коридоре его не было… а дверь к нему была открыта… Я вошла… — она захлебнулась словами, стала кашлять.

У каюты уже толпились люди. Никто не осмеливался войти внутрь. Бледный, как полотно, Лаврушин, Феликс с трясущейся губой, прямой, как штык, Манцевич — с такой физиономией, словно его вели на казнь, и он из последних сил держал фасон. Внезапно екнуло сердце, Турецкий бросился ощупывать покойника. Кобура — пустая. В карманах тоже нет пистолета. Весело, нечего сказать.

— Господи, неужели убили Игоря Максимовича? — пролепетала Герда, проталкиваясь в первые ряды «зрительного зала».

— Сейчас проверим, — проворчал Турецкий, поднимаясь с корточек. Он подергал дверь — заперто. Вышел в коридор, зашел с «парадного» входа. И здесь было заперто. Он выудил из брюк покойного связку ключей, нашел нужный, толкнул дверь в каюту Голицына. Стал осматриваться. Его оттолкнул Манцевич, вбежал в помещение, завертелся, кинулся в санузел, вылетел оттуда быстрее пули, заглянул под кровать, стал распахивать дверцы шкафов, выдергивать ящики, что было, в сущности, смешно — вздумай Игорь Максимович там спрятаться, его бы пришлось свернуть вчетверо. Бросился к сейфу, стыдливо упрятанному за занавеской, подергал ручку — все в порядке, «сокровищница» заперта. Подозрительно уставился на початую бутылку посреди стола, осторожно взял ее, понюхал, неуверенно, как бы не зная, что с ней делать, поставил на место. Вопросительно уставился на Турецкого.

«Унести подальше и судорожно выпить», — подумал Турецкий.

— И что вы думаете по этому поводу? — у Манцевича дрогнул голос.

— Думаю, что вечеринка удалась на славу, — проворчал Турецкий.

— Черт возьми, что вы собираетесь делать?

— Могу копать, могу не копать. — Турецкий пожал плечами. — А что вы хотели, Манцевич? Думаем одно, говорим другое, подразумеваем третье, делаем четвертое и страшно удивляемся, когда выходит пятое. Нечего было темнить изначально. Надеюсь, вы уже усвоили, что преступник забрал личное стрелковое оружие Салима? Иными словами, по яхте разгуливает вооруженный преступник.

Ахнула любопытная Герда, заглядывающая в каюту. Картинно приложила руку к сердцу.

— К черту! — взревел Манцевич. — Я спрашиваю вас, где Игорь Максимович?!

— Вот уж чего не могу знать, — развел руками Турецкий. — Приказа усилить своим телом пост мне, кажется, никто не давал. Салим проворонил убийцу — то есть не справился со своими служебными обязанностями. Давайте не провоцировать конфликт. Наши перспективы и без того далеки от блестящих…

— Черт возьми! — гаркнул из коридора Феликс. — Почему бы нам не подсчитать, через сколько дней эта яхта превратится в «Летучий голландец»?

— Дня два-три, — пожал плечами Турецкий, — или того меньше, если события начнут развиваться по нарастающей.

Он вышел в коридор. Люди жались к стеночкам, смотрели на него со страхом.

— Только не говорите, что Игорь Максимович пропал, — промямлила Герда.

— Вам же лучше, — пожал плечами Турецкий, — меньше готовить на завтрак. Игорь Максимович пока не пропал — его просто нет в каюте.

«А с другой стороны, теперь ничто не помешает повернуть яхту к берегу», — подумал он.