Восемнадцатый скорый
Шрифт:
Ася ничего не ответила, то ли согласившись со мной, то ли оставшись при своем мнении.
На улице послышались возбужденные голоса. Парни, собравшиеся караулить солнце, весело обменивались впечатлениями о своей удачной вылазке на чей-то огород, охраняемый злой собакой, которая, однако, ни разу не подала голоса, потому что уже заранее была приручена ими. Парни забрались на доски под окнами школы и стали дурачиться на них, прыгая, раскачиваясь, норовя столкнуть один другого. Нам хорошо были видны эти парни, мы же от них были загорожены
Вдоволь надурачившись, парни двинулись дальше, в поисках новых забав.
Над деревней снова нависла тишина. Было слышно, как на колхозном пруду заливаются лягушки, словно соперничая в мастерстве. Из общего хора выделялся голос одной солистки, выводившей свое бре-ке-ке звонче других.
— Хорошо у нас, — сказала Ася, открывая окно. — Такая тишь.
Я хотел что-то ответить ей, но тут в ночи где-то в середине деревни прогремел выстрел, и вслед за ним послышался истошный человеческий голос, взывающий о помощи. Ужас, какой-то первобытный страх был в этом крике.
— Ой, что такое? — Ася испуганно соскочила с подоконника.
Если бы я знал. Грохнул второй выстрел. Голос смолк. Мы выскочили из школы и побежали туда, откуда прозвучали эти два ружейных выстрела. В домах захлопали двери, перепуганные, плохо соображавшие со сна люди не могли понять, что же такое происходит в их деревне.
Школа была на краю деревни, и пока мы прибежали к месту происшествия, тут уже толпился народ. По высокому в резных балясинах крыльцу я сразу же узнал дом бригадира. Свет электрической лампочки на столбе и из широких окон сторосовского дома освещал возбужденные, перепуганные лица людей, которые горячо и шумно обсуждали случившееся.
— Только стала укладываться, — говорила наша бригадная повариха Катя, — вдруг слышу, как жахнет из одного ствола. Потом слышу, кричит человек, батюшки, не иначе как убили. У меня ноги так и подкосились.
Катя даже присела, показывая, как это было.
— Потом слышу, как жахнет из другого ствола. Ну, думаю, все, добил, горемычного.
— И зачем эти ружья им держать разрешают? — откликнулась незнакомая мне женщина. — В Сковородино вот так же один своего соседа убил. В лесах все перестреляли, так стали за людьми охотиться.
Расталкивая локтями любопытных, я протиснулся в центр круга, куда было обращено внимание собравшихся. Поначалу я не поверил своим глазам. Там, на пятачке, с ружьем в руке, в порванной окровавленной рубахе стоял Бородин. Неподалеку от него, судорожно всхлипывая, держась руками за живот, видимо его жертва, возился на траве какой-то мужчина. Лица его я не мог разобрать, так как оно также было в крови.
Я во все глаза глядел на Бородина. Откуда у него это ружье? По крайней мере, в доме я его ни разу не видел. И с кем решил Бородин сегодня в ночь на петров день свести свои счеты? Какая чертовщина, подумал я, и окликнул своего хозяина.
Он недоуменно, с трудом соображая, кто бы это мог его звать, повел
Я отделился от толпы.
— А, это ты? — удивился он, и тут я заметил большую ссадину на его виске и разбитую, запекшуюся кровью губу.
— Что случилось, Василий Петрович?
— Так, пустяки, — устало отозвался он, обернув лицо к дому Сторосова, где в коридоре слышался подозрительный шум. Должно быть, звонят в район, чтобы вызвать милицию, забрать Бородина, — почему-то решил я.
Корчившийся на траве мужчина с трудом, кряхтя, стал подниматься. На помощь ему бросился пацан лет четырнадцати, которого я, кажется, видел сегодня вечером под ветлами.
— Отойди, — зло выкрикнул мужчина, — чтобы я тебя, поганца, больше не видел.
Парень испуганно отшатнулся к толпе, словно ища у нее защиты.
Я абсолютно ничего не мог понять.
Все так же кряхтя и сплевывая, мужчина подошел к Бородину.
— Свидетелей бы надо взять, — сказал он. — А то из правого в виноватые угодишь.
Бородин, как-то странно усмехнулся.
— За себя, что ли, боишься?
— А за тебя, что ли? Тебе-то что!
— Да ладно, не дрейфь, Старков. Ступай лучше умойся. Или до завтра будешь ходить так?
— Вещественное доказательство, что ж ты хотел, — отозвался тот, кого звали Старковым. Что-то знакомое вспомнилось мне. Но что? Неужели тот самый боцман Старков, о котором рассказывал Бородин. Так, значит, он тоже живет в Студеном, в одной деревне с Бородиным? Ну и ну!
Бородин не сводил глаз с освещенного крыльца сторосовского дома.
Старков подвинулся ко мне.
— Ухлопал бы меня Сторосов в два счета, если бы вот не он!
— Да ладно, хватит народ пугать, — отозвался Бородин.
Но Старкову после пережитого хотелось выговориться:
— Мой стервец в огород к Сторосову полез, будто своих огурцов мало, ну тот его схватил и давай охаживать, мой кричать, я вызволить его хотел — ну мы и сочкнулись. А кулак у Сторосова вон какой — быка свалит. К тому же пьяный. Потому я палку схватил, а он это самое ружье. Первый раз промазал, а второй бы наверняка был мой. Да вон он, — Старков обернулся к Бородину.
— Ладно, хватит, — нетерпеливо перебил тот, — оба хороши.
На крыльце дома объявилась молодая женщина в халате, — видимо, сторосовская супруга.
— Ружье отдадите, или как? — спросила нерешительно она.
Бородин, словно только сейчас вспомнив о нем, поднял ружье, посмотрел на него, разломил стволы, видимо еще раз желая убедиться, что они пусты, защелкнул замок и закинул ружье за спину.
— Там видно будет! — ответил он и, обратившись ко мне, сказал: — Пошли домой!
Решив, что больше ничего интересного не произойдет, люди стали расходиться. Я простился с Асей и поспешил следом за своим хозяином, который, придерживая приклад ружья, шел крупным шагом. Заслышав мои шаги, он оглянулся, потрогал припухший глаз, губу.