Восход ночи
Шрифт:
Ответ слетел с губ по собственной воле, легко и естественно, хотя Доун и уговаривала себя молчать.
— Она первой поздравила меня, когда я с треском вылетела с работы. Многие порадовались, узнав, что я навела блеск на фамильные ценности семейства Райдеров.
— Что ж, запомним: не стоит приставать к тебе без твоего согласия.
В глазах колыхался серый туман, на шее ощущалось мужское прикосновение.
М-м-м. Смутно сознавая, что что-то не так, Доун улыбнулась, принимая бесплотную ласку, и, окончательно расслабившись,
— Похоже, моя ситуация кажется вам забавной.
— Ну, не так все уж и плохо.
Может, в его табели о рангах изгои стоят на самом верху?
— На самом деле — хуже не бывает. — Разговор отнимал слишком много сил, да и участвовала она в нем уж слишком активно. — Даррин Райдер — захудалый актеришка, вообразивший себя хозяином жизни… а заодно и съемочной группы. Затащил меня в раздевалку в Вашингтоне. Вечно пытался облапить в перерывах между дублями. Он, может, и вкус сезона в Голливуде… но меня что-то не тянуло его отведать.
— А это Райдера не устраивало.
И опять ответ прозвучал помимо воли:
— Технический персонал частенько как морковка под носом у актеров. Да уж… наша роль — оттенять их блеск. Неблагодарное занятие. У Райдера появился пунктик какой-то — ну правильно, дочка самой Эвы Клермонт. Я уже привыкла, поэтому не обращала внимания на его заигрывания. И тем, надо полагать, раззадорила его еще больше. Потом он начал приставать, ну я и приласкала его как умею. Ногой по яйцам.
— Весомый аргумент.
— Ага. Вот только Райдер… и режиссер… и продюсер… и агент его… и импресарио… все почему-то встали на уши.
«Ух ты!» — подумала она, слушая собственный голос, который доносился словно откуда-то издалека. Как беззаботно она это рассказывает, будто ее любимая карьера ни капельки не пострадала. Впрочем, люди в кино отходчивые. Если удастся убедить кого-нибудь закрыть глаза на ее теперешнюю репутацию «взбалмошной девицы», то есть шанс вернуться к работе каскадершей — к единственному стоящему занятию, которое дает ей повод гордиться собой. В конце концов ее привлекают не мизерные деньги и не нулевые шансы прославиться. То, что давала ей работа, стоило любых синяков и царапин.
Доун попыталась встряхнуться.
— У меня тоже есть к вам вопросы. — Она с усилием подняла указательный палец и ткнула им в телевизор. — Например, как вы собираетесь приставать ко мне, не имея тела?
Голос расхохотался. Звук тут же отозвался в ней новой волной возбуждения. Она погладила мягкий бархат кушетки, воображая, что под рукой у нее не обивка, а нечто куда более интересное.
— Нечего ответить? — спросила она, довольная, что сумела перехватить инициативу.
— Пожалуй, что нечего, — произнес он совсем тихо. — Ты ведь известная сердцеедка, а я, видишь ли, дорожу своим покоем.
«Давай, напомни мне о моих похождениях, — подумала она. — Наслаждение от секса — вещь не постыдная».
— Еще ты очень хорошо развита физически,
— Может, продолжите свой список при личной встрече, мистер?… — Имя «Лимпет» никак не вязалось с Голосом. Все равно, что представить Дэнни де Вито в роли Призрака оперы.
— Ты хорошо знаешь фильмы, в которых снялась твоя мать? — сказал он, с головокружительной скоростью переключаясь в рабочий режим.
Что ж, вернемся к делам. Доун знала, что рано или поздно сумеет направить его в нужное русло.
— Довольно хорошо. Она сыграла в нескольких вполне приличных картинах, а потом ее убили.
— Да. Меня ее работа впечатлила. Очень жаль, что ее жизнь оборвалась в столь юном возрасте.
— Между прочим, ей было уже двадцать три, — заметила Доун. — Рано или поздно, мы все там будем.
— Похоже, ты не слишком печалишься.
Доун попыталась сесть прямо. Слова все еще не успевали за мыслями, речь давалась с трудом, хотя и легче, чем раньше.
— А что прикажете делать? Рвать на себе волосы и причитать, что вот, мол, она я, беспутная дочь Эвы Клермонт, пережившая лучшую из женщин? Актрису, которая за свой недолгий век успела подарить миру столько красоты? Вы этого хотите? Душераздирающей исповеди?
В горле застрял комок, и она замолчала.
— Для начала можно просто погоревать, — сказал он. Доун зажмурилась и резко вздохнула, как всхлипнула.
— Видите ли, она умерла, когда мне был всего месяц. Так что нельзя сказать, что в моих жилах течет кровь матери. Я не похожа на нее — не люблю театральности.
— И именно поэтому ты выбрала работу в кино.
Нет уж, этого она не потерпит. Слушать, как доморощенный психоаналитик объясняет ей, что ее профессия восходит-де к младенческой памяти о мамочке, вкупе со стремлением показать всему миру, что гламурное наследие Эвы Клермонт дочке на фиг не сдалось. Да, не исключено, что Доун просто мстит матери, бросившей ее на произвол судьбы в столь нежном возрасте. Может быть, ей нравится представлять, что сказала бы очаровательная Эва о столь неженственной профессии своей дочери. Но посторонним об этом знать совсем не обязательно. Доун — мастер по самокопанию и своих тараканов знает наперечет.
— Шедевры моей матери имеют отношение к исчезновению отца?
Он опять увильнул от ответа, но на этот раз в его шепоте прозвучала доля уважения к ее настойчивости.
— Мне кажется, какая-то связь есть.
— Ну так сделайте одолжение, поделитесь своими догадками. — Она попыталась стряхнуть сонное оцепенение и встать с кушетки, но в результате только сползла еще ближе к краю.
— Не знаю, Доун, поверишь ли ты мне.
— А вы попробуйте. Что именно вы все от меня скрываете?