Восход. Солнцев. Книга I
Шрифт:
Там, в глубине, я разговаривал сам с собой, чтобы не потерять голос. На моей планете рабам запрещено говорить, даже шепотом. За ослушание сразу следовало наказание — смерть. У раба не может быть голоса.
Пока ты молчишь и работаешь, хоть как-то выживаешь. Чтобы мы не произносили ни звука, на нас повесили магические ошейники. За попытку сказать слово било током так, что отключался, а потом болело все тело. Работать не можешь — голодаешь. Каждый хоть раз испытал на себе такой удар, после него никто не разговаривал. Были парочка особо упрямых, но они подохли от голода.
Мне повезло,
Чтобы постоять за себя и прекратить воровство моей еды — стучал кулаками о камни, пока руки не перестали чувствовать боль.
После года тренировок у меня больше никто не забирал паек. Всего лишь нужно забить руками Треба, главного из шайки, которая обдирала таких искателей, как я. Первое убийство я совершил в семь лет. Думал, что от меня отцепятся. Вот только отстали подростки, но их место заняли взрослые.
Раз у меня есть силы забить пацана, значит, хватит и на то, чтобы таскать магическую руду. Так я стал работать с остальными. Хоть сил мне не хватало, я продолжал переносить тяжелые необработанные магические кристаллы.
После работы я не мог поднять руки, пальцы не слушались. Это все привело к тому, что меня снова образовались проблемы с пайком. Раз я маленький, много не нужно, тогда начали забирать уже взрослые. Сил драться не было, поэтому снова голод. Но это меня не остановило.
Я по-прежнему лазил в пещеры, где продолжал тренировать голос, чтобы не забыть как говорить. Не позволю тварям сломать меня и забрать то, что по праву мое. Спасибо, уже видел, что может произойти за десять лет молчания.
На рудниках рабы общались жестами и мимикой. По лицу можно было понять все, что хочет сказать человек. Дети, те, кто выживал, когда вырастали, забывали, как говорить, и умели только мычать.
Почти все свое детство я провел в одиночестве и полумраке. Друзей, приятелей и тех, кто тебе поможет, на рудниках нет и не было. Все друг другу соперники. Кто больше работает, тот лучше ест, тому дают раз в год новые вещи. Пайка рассчитывалась на двести душ, и ее исправно скидывали раз в неделю.
Наших хозяев не интересовало, сколько людей на самом деле работает. Поэтому, если кто-то подыхал — еды становилось больше, как и работы. Если мы не выдавали норму, к нам спускались и избивали. А потом паек уменьшился. Пару раз вспыхивали случаи каннибализма, но с любителями человечины быстро покончили.
Чтобы у нас не было проблем и еда поступала без перебоя, все следили за всеми, работали. Если нет, то тебя ждала смерть, и всем плевать, сломал ты руку или ногу, или заболел.
Так и работали. Те, кто не справлялся — получали единственный выбор в жизни: или их убьют, или сами кончают с собой. Мы уважали тех, кто выбирал второе. Хотя бы свою жизнь можешь оборвать сам… как человек, а не раб или животное. Трупы мы скидывали в пещеру. Тогда мне было страшно представить, сколько там собралось костей за все время.
Раз в два года
Чтобы не останавливаться на достигнутом, к умению драться руками добавил камни. Приноровился их далеко и метко кидать. Благодаря этому навыку я убил несколько взрослых, которые больше всего меня обдирали. После уже не испытывал больше проблем с едой, если, то что нам скидывали, можно было так назвать. Лепешки из самой дешевой муки, перемешанные с насекомыми.
Живя, как стадо, где каждый сам за себя, никто ни за кого не мстил. Убили, значит, не повезло, больше еды. Вмешаешься — пострадаешь или умрешь. Все думали только о своем существовании.
Потом я научился вытачивать из камней ножи. У нас было развлечение и способ решения споров. Когда людей оставалось совсем мало и с работой бы не справились, мы шли в «круг».
Если ты рисовал его на песке, то вызывал человека на бой. Кто выиграет — тот и прав. Убивать нельзя. Потребовалось два года, чтобы мне не было равного в бое на ножах, вот только на моем теле не осталось и живого места. Я об этом не переживал, главное, выжить, стать сильнее и выбраться отсюда.
Никого не интересовало, что я был ребенком, потом подростком. Важно только, что я ем. Если у тебя рот, то ты такой же, как и все. Или борись и выживи, или сдохни!
Пришел сержант и притащил несколько солдат. Когда они увидели нас, то Эдик сказал:
— Я же говорю вам, аристократы решили бить морды друг другу. Давайте развлечемся? Кто на кого поставит? — спросил он у солдатиков.
— А я могу поставить на себя? — уточнил у сержанта.
— С дубу рухнул? Вы мясо! Какие ставки? От вас требуется устроить красивый мордобой и все, — обломал он мою попытку заработать, хоть ставить особо и нечего было.
Начались ставки. Деньги не использовали, а ставили отобранный алкоголь у аристократов и папиросы. В конечном итоге получилось, что на меня выложили половину всего бодра, другую на Спиридонова. Сержант поставил все, что у него было, на мою победу.
Чтобы не упустить шанс и исключить магию, решил сразу воспользоваться своим правом.
— Я выбираю дуэль на кулаках, — громко объявил свои условия.
— Деревенщина! — прошипел Спиридонов.
— Не, так не пойдет. Скучно это. Давайте бросим кости, — улыбнувшись, сказал сержант. — Если выпадет от одного до двух, то магия, от трех до четырех, то кулаки, а от пяти до шести — оружие. Если вы, неженки, конечно, не обгадили свои штанишки.
— Я согласен! — сразу выпалил Миша. Самоуверенность — плохая черта, но мне на руку. Чтобы не упасть в грязь лицом, я согласился:
— Не против.
— Ну вот и славненько! — потер руки Эдик и достал из кармана игральную кость. — На, вот! Чтобы потом не ныл, что нарушили правила. Бросай, — передал мне кубик сержант.
Взял его в руку и подул на удачу. Главное, не магия, в остальном я уложу его меньше, чем за минуту. Шанс победы — два из трех. Бросок. Не смотрел на результат, чтобы не сглазить.