Восходящая бессмертная
Шрифт:
«Кофейные чашки в шкафу над ним. Кофейные капсулы находятся в верхнем ящике под ним, а во втором нижнем ящике есть маленькое ведерко, чтобы выбросить использованные капсулы, — сказала Стефани, когда он подошел к машине.
Кивнув, Торн достал две чашки из верхнего шкафа и открыл верхний ящик под машиной. Его глаза расширились, когда он увидел прорези, разделяющие разные вкусы кофе. Там были оригинальные капсулы для смесей Тима Хортона, выстроенные в ряд и аккуратно отделенные от различных ароматизированных сортов кофе, каждый из которых имел свои собственные разделенные секции: ванильный фундук, тыквенный капучино, немецкий
Торн выбрал, что ему нравится, и спросил: «Какой кофе ты хочешь?»
— Ванильный лесной орех, — рассеянно ответила Стефани, а затем добавила: — Среднюю крепость с одним кусочком сахара и двумя капельками сливок мокко, пожалуйста. Сливки для мокко и обычные сливки находятся на правой дверце холодильника».
Торн улыбался, устанавливая чашку и капсулу и нажимая нужную кнопку. Затем он двинулся за сливками к холодильнику, который стоял на расстоянии двух шкафов справа от него, разрезая длинный участок верхних и нижних шкафов пополам. Вернувшись через мгновение к кофемашине, он огляделся, заметив, что шкафы за холодильником на этой стороне кухни заканчивались у стеклянных французских дверей в боковой стене в дальнем конце кухни, которые, должно быть, были тридцать пять(10,5 м) футов в длину. Бордюры на дверях были такими же синими, как и нижние шкафы, с матовым стеклом в центре.
«Там мой кабинет.»
Торн в замешательстве огляделся и увидел, что Стефани разрезает упаковку с беконом и теперь выкладывает полоски на сковороду.
Стефани даже не подняла головы, когда объяснила: «Французские двери ведут в мой кабинет».
«Ой.» Он кивнул, несмотря на то, что она не смотрела на него, а затем заметил сплошную единственную белую дверь за шкафами с другой стороны и спросил: «А что насчет единственной двери?»
— Прачечная, — объяснила она, оглядывая шкафы позади себя в сторону рассматриваемой двери. «Стиральная машина и сушилка там такие же, как в доме Дрины и Харпера».
«На самом деле я мало что видел, — объяснил Торн. «Я бросил свое снаряжение у двери в гараж, быстро заглянул на кухню и в гостиную, а затем вышел на улицу, чтобы посмотреть на восход солнца».
Стефани криво улыбнулась. «Мне нравится смотреть на восход солнца перед сном. Но я сплю все утро и встаю где-то около полудня».
«Это сколько? Четыре или пять часов сна?» — удивленно спросил Торн.
«Я плохо сплю», — пожала плечами Стефани, закончив выкладывать бекон и схватив миску, чтобы начать разбивать яйца о край и выливать содержимое в миску. Подняв глаза, она заметила: «Ты так и не сказал, что предпочитаешь: Скрамбл (есть два понятия для взбитых яиц. Если просто смешать яйца с молоком, то это scrambled eggs, если туда добавить бекон или сыр или еще что — то, то это — omelette), глазунью или омлет?»
«Скрамбл», — решил Торн, не желая докучать и думая, что ей, вероятно, будет проще всего это сделать.
Стефани подошла к холодильнику, чтобы взять пакет молока, на обратном пути остановилась, чтобы взять вилку, и принялась за яйца. Торн наблюдал, как она добавила молоко, соль и перец, а затем стала взбивать вилкой, прежде чем повернуться к кофемашине, когда она закончила выплевывать первую чашку кофе. Только после того, как он поставил вторую чашку и переключил свое внимание на добавление сахара и сливок мокко в первую
«Попробуй и посмотри, все ли в порядке, или нужно больше сливок», — предложил он, принося первый кофе и ставя его рядом со Стефани.
«Отлично», заверила его Стефани, прервав помешивание, чтобы сделать глоток. «Спасибо.»
«Пожалуйста», — ответил Торн, возвращаясь к кофемашине, чтобы приготовить себе кофе. Помимо небольшого контейнера с ложками рядом с кофемашиной, там была прозрачная стеклянная чаша, полная сахара. Ее закрывала резиновая крышка. «Организовано», — снова подумал Торн, но спросил: «У тебя здесь есть муравьи?»
— Да, — сухо сказала Стефани. «Я не знаю, как они попадают сюда, но они это делают, и они сводят меня с ума, их потом находишь в чем угодно и где угодно. Отсюда и крышка на сахарнице», — добавила она.
Торн кивнул, поднял чашку, чтобы попробовать, и улыбнулся. Хороший. Затем он опустил чашку и огляделся в поисках тостера.
«Тостер находится с другой стороны холодильника. Хлеб в ящике под ним, — пробормотала Стефани.
Торн бросил на нее острый взгляд, а затем прошел вдоль прилавка и нашел белый тостер с четырьмя отверстиями, стоящий на бело-серой мраморной столешнице сразу за холодильником, как и было обещано. Рядом стояла белая фарфоровая масленка, а хлеб, как она и сказала, был в ящике под ней.
Достав хлеб, он начал вытаскивать ломтики и класть их в прорези тостера, спрашивая: «Ты уверена, что не можешь читать мои мысли?»
Стефани усмехнулась этому вопросу. «Абсолютно. Я только что увидела, как ты осматриваешься, и догадалась, что ты ищешь именно его.
Когда Торн взглянул на нее с некоторым сомнением, она выгнула бровь. — Я бы не стала врать об этом.
«Ты призналась, что лгала своим близким о том, что изоляция в доме блокирует мысли людей», — указал он.
Стефани пожала плечами, а затем прямо сказала: «Потому что я люблю их. Я не люблю тебя и не забочусь о том, что ты подумаешь».
Торн серьезно кивнул, ничуть не обиженный. То, что она сказала, имело смысл. Они только что встретились. Она не стала бы лгать, чтобы пощадить его чувства или помешать ему волноваться. Ей, вероятно, было бы все равно, если бы ее способность читать его мысли могла вызвать у него дискомфорт. Кроме того, ни один из других бессмертных, которых он встречал, не мог его прочитать. Даже очень старый и, по-видимому, самый могущественный бессмертный Люциан Аржено.
«Твоя сестра сказала мне, что ты писатель», — сказал он, нажимая на рычаг, чтобы начать поджаривание хлеба. Затем Торн прислонился к стойке, скрестив руки на груди, и смотрел, как Стефани готовит бекон.
Она оторвала взгляд от сковороды с немного настороженным выражением лица. «Правда?»
«Да. Художественная литература,» — сказала она.
Улыбка тронула ее губы при этих словах, и Стефани покачала головой. «Она называет это так, потому что ей неудобно признаваться, что я пишу ужасы».
Торн удивленно моргнул. «Серьезно? Ты пишешь ужасы?
Она заколебалась, слегка наклонив голову в одну сторону, а затем в другую в жесте, который, как он подозревал, означал так себе, а затем признала: «На самом деле, многое из того, что я пишу, — документальная литература, но публикуется как фантастика ужасов».