Восходящее солнце
Шрифт:
«Нет, не в этом», сказал я. Я начинал злиться.
«Нет, в этом», сказал Грэм. «Потому что именно так работает влияние. Оно отрицается. Ты говоришь, что его нет. Говоришь себе, что его нет – но оно есть. Единственный способ быть чистым – это быть чистым, старик. Если ты не делаешь на это ставку, если у тебя нет от этого дохода, тогда ты можешь говорить. Иначе, старик, они платят тебе и, я бы сказал, владеют тобой.»
«Дай мне сказать…»
«Поэтому не надо говорить мне о ненависти, старик. Страна ведет войну и некоторые это понимают, а другие примыкают к врагу. Точно так же, как во второй мировой войне, когда некоторым платила Германия, чтобы обеспечивать пропаганду наци. Нью-йоркские газеты публиковали передовицы прямо из уст Адольфа Гитлера. Иногда эти
«О, черт, эти ленты пропали», сказал Грэм. «Ты никогда снова не увидишь эти ленты.»
«Что ж, это интересно. Потому что звонок был из штаб-квартиры дивизиона. Кажется, господин Ишигуро там. И он принес с собой коробку видеолент, чтобы я посмотрел.»
Коннор и я поехали вместе. Грэм сел в свою машину. Я спросил: «Почему вы сказали, что японцы никогда не тронут Грэма?» «Из-за дяди Грэма», ответил Коннор. «Во второй мировой войне он был военнопленным. Его отправили в Токио, где он пропал. Отец Грэма поехал туда после войны, чтобы узнать, что с ним случилось. По этому поводу возникли неприятные вопросы. Ты, наверное, знаешь, что некоторые американские военные были убиты в Японии в смертельных медицинских экспериментах. Рассказывали истории, что японцы в шутку скармливали их печенку своим подчиненным, и всякое такое.»
«Нет, я не знал», сказал я.
«Я думаю, каждый хотел бы забыть это время», сказал Коннор, «и двигаться дальше. И наверное, правильно. Сегодня это другая страна. О чем говорил Грэм?»
«О моей стипендии переводчика.»
Коннор сказал: «Ты говорил, это пятьдесят в неделю.»
«Немного больше.»
«Насколько больше?»
«Около сотни в неделю. Пятьдесят пять сотен в год. Но это чтобы покрыть расходы на обучение, книги, на ежедневные поездки, на нянечек для ребенка, на все такое.»
«Итак, ты получаешь пять кусков», сказал Коннор. «И что?»
«Грэм говорит, что я нахожусь под влиянием. Что японцы купили меня.» Коннор сказал: «Что ж, они конечно пытаются это сделать. И они исключительно искусны.»
«Они пытались сделать это с вами?»
«О, конечно.» он помолчал. «И часто я принимал это. Давать подарки для гарантии, что вы будете благосклонны, для японцев это инстинкт. И это не сильно отличается от того, что делаем мы, если приглашаем босса на обед, когда на носу повышение. Правильно приглашать босса на ранних стадиях отношений, когда на кону ничего не стоит. Тогда это просто доброжелательность. То же самое с японцами. Они верят, что дарить надо загодя, тогда это не взятка, а просто подарок. Способ установить связи до того, когда есть какое-нибудь давление.»
«И вам кажется, что это окей?»
«Так работает мир.»
«Вы думаете, это подкуп?»
Коннор взглянул на меня и спросил: «А ты как думаешь?»
Я долго молчал перед ответом: «Да. Я думаю, так может быть.» Он начал смеяться. «Что ж, это облегчение», сказал он. «Потому что в противном случае японцы напрасно потратили бы на тебя свои деньги.» «Что тут смешного?»
«Твое смущение, кохай.»
«Грэм думает, что идет война.»
Коннор сказал: «Что ж, это правда. Мы определенно в войне с Японией. Но давай поглядим, чем удивит нас господин Ишигуро в следующей стычке.»
Как обычно, вестибюль пятого этажа отдела расследований даунтауна был оживленным даже в два часа ночи. Детективы перемещались среди потрепанных проституток и трясущихся наркоманов приведенных для допроса; в углу мужчина в потертой спортивной куртке орал: «Я сказал заткнись, твою мать!», повторяя это снова и снова женщине-офицеру с папкой.
В этом мельтешении и шуме Масао Ишигуро выглядел явно не к месту. В своем голубом костюме в тонкую полоску он сидел в углу,
«Похоже, тут происходит трахнутое признание.» «Ага, наверное», сказал я. Я не был убежден. Я уже видел, как раньше Ишигуро менял манеру поведения.
Я смотрел, как Коннор говорит с Ишигуро. Японец стоял с виноватым видом. Он продолжал смотреть в пол.
"Я бы никогда его не заподозрил ", сказал Грэм. "Ни за миллион лет.
Только не его."
«Как так?»
«Ты шутишь? Убить девушку, а потом стоять в комнате и пытаться нас контролировать. Трахнутые стальные нервы. Но посмотри на него сейчас: боже, он почти плачет.»
Это было правдой: казалось, слезы набухли в глазах Ишигуро. Коннор взял коробку и повернулся, направляясь через комнату к нам. Он передал мне коробку. «Займись этим. Я хочу взять у Ишигуро заявление.» «Так», сказал Грэм. «Он сознался?»
«В чем?»
«В убийстве.»
«Черт побери, нет», сказал Коннор. «Почему ты так думаешь?»
«Ну, он там так клялся и скребся…»
«Это просто сумимасен», сказал Коннор. «Я не принимаю это слишком серьезно.»
«Он практически плакал», сказал Грэм.
«Только потому что он думает – это ему поможет.»
«Он не сознался?»
«Нет. Но он обнаружил в конце концов, что ленты были удалены. Это означает, что он сделал серьезную ошибку, публично шумя в присутствии мэра. Теперь его могут обвинить в сокрытии улик. Его могут лишить практики. Его корпорация покроется позором. Ишигуро в большой беде и он это знает.» Я спросил: «И поэтому он так унижается?»
«Да. В Японии, если вас прижало, самое лучшее пойти к властям и разыграть большое шоу о том, как вы извиняетесь, как вам плохо, и как вы никогда не станете это делать. Это проформа, но на власти производит впечатление, как именно вы выучили урок. Это сумимасен: извинение без конца. Японская версия сдачи на милость суда. Это рассматривается как лучший способ добиться снисходительности. Именно это и делает Ишигуро.» «Ты хочешь сказать, это притворство», сказал Грэм, с посуровевшими глазами.
«Да и нет. Это трудно объяснить. Слушайте, давайте просмотрим ленты. Ишигуро говорит, что принес видеопроигрыватель, потому что ленты записаны в необычном формате и он боится, что мы не сможем их проиграть. Окей?» Я открыл картонную коробку. И увидел двадцать маленьких восьмимиллиметровых кассет, наподобие аудиокассет. И небольшую коробочку размером с Уокмэна – видеопроигрыватель. У нее был кабель для подключения к TV.
«Окей», сказал я. «Давай поглядим.»
Первая из лент показывала сорок шестой этаж из камеры в атриуме, висящей высоко под потолком и глядящей вниз. Лента показывала людей, работающих на этаже, это выглядело обычным рабочим днем. Мы включили быструю перемотку. Столбы солнечного света, льющегося в окна, скользнули горячими арками по полу, потом исчезли. Постепенно свет на этаже стал мягче и потускнел, когда дневной свет подошел к концу. Одна за другой включались настольные лампы. Теперь работники двигались медленнее. В конце концов они начали уходить, один за другим покидая столы. Когда популяция разредилась, мы заметили еще кое-что. Теперь камера иногда перемещалась, следя то за одним, то за другим работником, проходящим мимо. Однако, иногда камера не двигалась. В конце концов мы поняли, что камера, должно быть, оснащена автоматической фокусировкой и следящей системой. Если в кадре много движения – несколько людей ходят в разных направлениях – то камера не двигалась. Но если в кадре было в основном пусто, то камера фиксировалась на проходящем человеке и следила за ним.