Восхождение, или Жизнь Шаляпина

Петелин Виктор Васильевич

Федор не боялся провалиться в этой роли. Он вспоминал всех Мефистофелей, которых видел на сцене Мариинского театра, и понимал, что не может повторять то, что уже сделано другими. Вот Чернов… Высокий, стройный, красивое смуглое лицо и черные густые волосы… Чернов в образе Мефистофеля был великолепен, а его черные жгучие глаза действительно метали дьявольские молнии в наиболее эффектных эпизодах оперы. Федору нравилось вокальное исполнение партии, низкий баритон Чернова легко справлялся с музыкальной речью, каждое слово певец произносил ясно, четко, темпераментно. Правда, тембр голоса был суховат и резок, но живость исполнения, природный темперамент артиста заставляли слушателя забывать об этих недостатках. Однако костюм в обтяжку, грим — небольшая острая бородка, усы с острыми концами кверху, брови, словно убегающие вверх, — весь этот внешний облик Мефистофеля

переходил от одного артиста к другому без изменений. Чернов легко двигался, был гибок и ловок на сцене. Но порой Шаляпину казалось, что этот признанный Мефистофель скорее походил на салонного шаркуна, чем на злого духа, которого создал Гете. «Нужно ли представлять Мефистофеля этаким фокусником, профессором черной и белой магии, ловким и изящным кавалером, обольстителем дам? Или показывать его внушительным, серьезным и грозным духом, неотвратимо преследующим добро, сошедшее с правильной дороги?.. — думал Федор. — Не лучше ли закутать Мефистофеля в широкий плащ и сделать его менее четким по своим формам? Чем бы поразить слушателей императорского театра? Нет, ни один Мефистофель не удовлетворяет меня. Чернов, Корякин, Серебряков — каждый по-своему исполняет роль, но в чем-то главном они похожи друг на друга; те же усы, те же бороды, тот же грим… Вот если бы посмотреть Стравинского в этой роли, но он уже давно Мефистофеля не играет… Трудная, но какая эффектная, выигрышная роль… Все конечно же будут сравнивать нового исполнителя роли Мефистофеля с Черновым…»

На репетиции Шаляпин предложил слегка изменить образ Мефистофеля.

— Играйте Мефистофеля, как все до вас играли. Нечего тут выдумывать, — сказал Палечек, сам некогда игравший эту роль на императорской сцене.

Шаляпину пришлось подчиниться указаниям режиссера и отказаться от своего грима и попытки трактовать образ по-своему. Нет, у него не было новаторских решений, он лишь смутно чувствовал, что нельзя в искусстве идти проторенной дорогой: для искусства это подобно смерти… Он еще не был уверен в себе, хотя силы, томившиеся в нем, уже искали выхода, и он порой в стремлении идти своей дорогой шаржировал тот или иной образ, трактовка образа не отличалась глубиной и силой, но давала возможность поиска своего собственного пути.

Шаляпин сидел в уборной и накладывал грим. Резче, чем обычно, подвел брови, сделал себе легкомысленный кок. Услужливый гардеробщик принес какие-то пышные одежды, легонькую шляпу.

Федор был недоволен одеждой, все было не таким, как хотелось ему. Он любил свободу движений, легкость в одежде, а тут все было не по нему — либо узким, либо коротким. Приходилось кое-как прилаживать все это одеяние, чертыхаясь в душе и проклиная всех костюмеров, которые гонятся за пышностью и богатством, ничуть не заботясь о том, подойдет ли эта одежда тому или иному артисту. Одному подойдет, а вот ему все это не подходит.

С тяжелым чувством недовольства вышел Шаляпин на сцену, делал все, что полагается по действию. С удовольствием послушал замечательный голос Ивана Васильевича Ершова, тоже получившего дебют в этом спектакле. Да и в роли Зибеля дебютировала Юлия Николаевна Носилова, принятая в театр всего лишь два года назад.

Спектакль прошел благополучно, все дебютанты справились со своими ролями, но и событием этот спектакль не стал: ни одного отзыва не появилось в газетах.

Вскоре после этого главный режиссер театра Геннадий Петрович Кондратьев вызвал Шаляпина и спросил:

— Руслана роль знаешь? У тебя она отлично может получиться. Фигура, голос у тебя подходящие…

— Пожалуйста, могу и Руслана спеть. Когда?

— За две недели подготовишь? Спектакль семнадцатого апреля…

— А чего ж! В Тифлисской опере и за два дня, бывало, готовил целую партию…

— Ну и с Богом, бери клавир и готовь…

Федор взял клавир и начал готовить роль. Он кое-что знал из этой оперы, но не предполагал, насколько она окажется трудной и сложной для него. Он заучивал свою роль по тифлисской привычке, когда нужно было подготовить роль для «спасения положения»: некому исполнять роль в готовом спектакле, вот и включайся, если хочешь отличиться.

Шаляпин прочитал поэму «Руслан и Людмила» Пушкина, увлекся сказочными приключениями трех рыцарей, которые попадают в фантастические положения, и предполагал играть своего героя именно в этом духе, но чем больше размышлял над образом Руслана и чем меньше оставалось времени, тем больше возникало сомнений: а так ли уж прост его герой? Снова брался за поэму Пушкина и сравнивал его героя

с героем Глинки. Вроде бы Руслан и там и здесь один и тот же: героическая натура, мужественный, бесстрашный, ни в чем не уступит былинным богатырям русского эпоса… Сколько уж бродило таких вот богатырей по провинциальной русской опере… Шаляпин, как и многие зрители, воспринял оперу Глинки как обычную волшебную сказку, где много фантастики, чудесных приключений, в ходе которых витязь, олицетворяющий светлые начала жизни, освобождает свою любимую от чар злого волшебника. Театральные чувства, пиротехнические эффекты заслонили глубокое философское содержание оперы Глинки. Сюжет показался ему простым, да и сам герой виделся сложившимся уже в первых картинах оперы. А музыка, чудесная, пленительная, думалось ему, должна подчиняться внешнему действию, зрелищным эффектам. Психологического и эмоционального содержания характера героя Шаляпин не понял — ему казалось, что вполне достаточно показать силу, отвагу, благородство натуры героя. И все это становилось возможным благодаря внешним средствам изобразительности: размашистым жестам, страстным движениям, вдохновенным взглядам, брошенным по сторонам и на противника…

Не обратил внимания Шаляпин и на то, что в поэме события развиваются стремительно, а в опере — эпически величаво. Когда на сцене появляются такие былинные герои, как Баян и Руслан, тут скороговоркой не отделаешься…

Шаляпин легко справился с арией Руслана «Дай, Перун, булатный меч мне по руке», слишком ясен был смысл этой арии, тут нечего мудрить… Но вот потом что-то происходит. Руслан становился другим, а каким? Он никак не мог уловить каким же. Шаляпин играл влюбленного, потерявшего свою возлюбленную. Это ему было легко, он сам уже не раз влюблялся и разочаровывался. Правда, не пускался в странствия в поисках утраченного счастья, но легко мог поставить себя на место своего героя… А вот слушая серьезные размышления о жизни Финна, он никак не мог настроиться на соответствующий лад. Приключения трех витязей — это понятно, смотрятся с интересом, тут и театральная машинерия сказала свое слово, всяческие полеты, провалы, театральные чудеса…

Шаляпин воспринимал оперу как историю приключений влюбленных, проходящих через серьезные испытания. И только. А между тем в опере скрыт огромный философский смысл, попытка дать свое представление о высшей цели человеческой жизни, заложены раздумья о судьбе человека, ищущего смысл жизни…

Да, Шаляпин чувствовал, что три витязя — это три характера, резкие, индивидуальные… Но каждый из них — это три дороги в жизни, три… Руслан — могучий герой, с мечом в руках завоевывающий свою возлюбленную. Ратмир проповедует философию бездумного наслаждения. «Зачем любить, зачем страдать», не лучше ли отдаться сиюминутному наслаждению жизнью, забывает о первоначальных своих намерениях искать Людмилу и погружается в мир наслаждений. Трусливый Фарлаф тоже пускается в путь за Людмилой, но ему вовсе не хочется рисковать своей жизнью, он ищет легких путей и дорог, чем и пользуется хитроумная Наина, ведь она не обратилась к Руслану, не обратилась к Ратмиру, она выбрала именно этого жадного до успеха, но трусливого и неспособного добыть этот успех своими собственными силами… У него нет благородства, нет мужества, но есть желание любыми средствами казаться храбрым и мужественным.

Вся беда в том, что Шаляпин ухватил внешнее, не обратил внимания на то, что в Руслане происходят духовные преобразования после встречи с Финном. Если в первом действии Руслан полон решимости отыскать свою любимую, переживает, мучается, полон радости и любви, то потом он становится более зрелым, более мудрым, в пещере Финна он постигает то, что было от него сокрыто; на поле брани, увидев мертвые тела воинов, он размышляет о жизни и смерти, постигает смысл бытия… Так и современный человек, чтобы понять что-то в жизни, должен пройти через большие жизненные испытания. Руслан — герой, воин, и ничто человеческое ему не чуждо; он любит, тоскует, ревнует, борется…

Глинка музыкальными средствами раскрывает богатый душевный мир своего героя, полный противоречивых чувств и стремлений. В образе Руслана Глинке удалось воссоздать один из этих обаятельных характеров.

Но Шаляпину трудно было раскрыть внутренний мир героя: слишком мало событий происходит в опере. Пир у князя, встреча с Финном, размышления на поле битвы, испытание искушением, возникавшим при виде очаровательных дев, посланных коварной Наиной, — вот, в сущности, и все события. Но каждое событие требовало других красок, каждый раз новых решений при создании образа…