Восхождение к любви
Шрифт:
Джейми сделал глубокий вдох, потом выдохнул.
— Это, конечно, было ошибкой говорить ему такое, пока он еще держит в руке ремень.
— Можешь не продолжать, — сказала я. — Он ведь постарался доказать тебе, что ты ошибаешься?
— Вот именно, постарался, — кивнул Джейми.
Темный силуэт его головы вырисовывался на фоне покрытого облаками неба. Слово «постарался» он выговорил с мрачным удовлетворением.
— Он не добился своего?
Темная голова качнулась из стороны в сторону.
— Нет, не добился. Он не заставил меня заплакать. Зато заставил
Он умолк и повернулся лицом ко мне. В эту минуту в облаках появился просвет, и лунный луч обвел позолотой контуры его щек и подбородка, как у одного из архангелов Донателло.
— Когда Дугал описывал тебе мой характер, он, возможно, упоминал, что я иногда бываю немного упрям?
Удлиненные глаза сверкнули — скорее как у Люцифера, чем как у архангела Михаила.
— Мягко сказано, — засмеялась я. — Насколько я помню, он говорил, что все Фрэзеры невероятно упорны, а ты самый упорный из всех. Впрочем, — добавила я суховато, — я сама наблюдала кое-что в этом роде.
Он улыбнулся и, прихватив покрепче поводья, стал обводить наших лошадей вокруг большой лужи.
— Ммфм, ну, я не могу сказать, что Дугал не прав, — заговорил он, преодолев препятствие. — Но если я и упорствую, то совершенно честно. Мой отец был таким же, и время от времени мы с ним вступали в противоречие, преодолеть которое можно было, только применив силу. Тогда-то мне и приходилось перегибаться через перекладину забора.
Внезапно моя лошадь заржала и фыркнула; Джейми быстро протянул руку и ухватил ее под уздцы.
— Хуш! Успокойся… успокойся, животинка.
Его собственный конь, менее пугливый, только дернулся и мотнул головой.
— В чем дело?
Я ничего не видела, хотя пятна лунного света испещряли дорогу и поле. Впереди виднелся сосновый лесок, и лошади почему-то не склонны были к нему приближаться.
— Не знаю. Постой здесь и не шуми. Садись верхом на свою лошадь и подержи мою. Если я крикну тебе, отпускай поводья и скачи.
Голос у Джейми был негромкий и ровный, он успокаивал меня так же, как лошадей. Что-то бормотнув лошади и шлепнув ее ладонью по шее, чтобы подогнать поближе ко мне, он с кинжалом в руке нырнул в заросли вереска.
Я насторожила глаза и уши, стараясь распознать, что же все-таки беспокоит лошадей: они то и дело переступали с ноги на ногу, уши торчком, хвосты подергиваются от возбуждения. От облаков к этому времени остались лишь клочья, уносимые ветром; тонкие их нити порой прочерчивали лик сияющего полумесяца. Несмотря на то что было светло, я ничего не сумела разглядеть ни на дороге, ни в зловещей на вид роще.
Час был поздний, а дорога неподходящая для разбойников, если таковые вообще встречались в горной Шотландии: здесь не так много путников, на которых стоило бы устраивать засады.
Роща была темная, но не тихая. Сосны о чем-то перешептывались, миллионы иголок омывались ветром. Сосны — деревья очень древние и такие загадочные в темноте. Голосеменные растения, носители шишек, разбрасыватели крылатых семян, они куда старше и крепче, нежели дубы или осины с их мягкой
«Это только ты можешь довести себя до страха перед деревьями, пускай даже их много», — ругала я себя.
Но куда подевался Джейми, в конце-то концов?
Рука, коснувшаяся моего бедра, заставила меня вскрикнуть, точно перепуганная летучая мышь, — тоненьким пискливым голоском, что было вполне объяснимо: горло перехватило от страха. Даже узнав Джейми, я в неудержимом и бесконтрольном гневе, порожденном безумным страхом, ударила его в грудь.
— Не подкрадывайся ко мне так!
— Тихо, — предостерег он. — Идем со мной.
Бесцеремонно стащил меня с седла, поставил на землю, быстро привязал лошадей — они тревожно заржали, когда он повлек меня за собой в высокую траву.
— Да что там такое? — прошипела я, на каждом шагу спотыкаясь о корни и камни.
— Потише. Не разговаривай. Смотри себе под ноги, ступай по моим следам и остановись, когда я до тебя дотронусь.
Медленно и более или менее тихо мы пробирались к сосновой роще. Под деревьями было темно, лишь немногие пятна света видны на подстилке из опавших иголок. Даже Джейми не мог передвигаться совсем бесшумно, но шорох сухих игл под ногами терялся в шуме живых колючих ветвей над головой.
Ковер хвои неожиданно сменился массивным выступом гранита. Джейми пропустил меня вперед и показывал, куда ставить руки и ноги при подъеме на каменный склон. Наверху оказалась ровная небольшая площадка, достаточная, чтобы двоим улечься рядом. Джейми приблизил губы к моему уху:
— Тридцать футов спереди и справа от нас. На полянке. Ты их видишь?
Я их не только увидела, но и отлично услышала. Волки, небольшая стая, животных восемь или десять. Воя не было. Добыча лежала в тени, что-то темное, с торчащей вверх ногой, тощей и вздрагивающей оттого, что зубы теребили тушу. Порой было слышно глухое ворчание, порой тявкал детеныш, которого оттеснили от куска, пожираемого взрослым волком, — все это под звуки удовлетворенного чавканья и хруста костей.
Когда глаза мои привыкли к этой сцене, неровно освещаемой месяцем, я разглядела в тени под деревьями распростершиеся на земле косматые тела полностью насытившихся волков. Пятна серой шерсти виднелись там и сям, возле добычи все еще шла возня в поисках оставленного теми, кто наелся в числе первых, вкусного кусочка.
Неожиданно в пятне света появилась широколобая, желтоглазая и остроухая голова. Волк издал негромкий угрожающий звук, нечто среднее между воем и рычанием, и под деревьями тотчас наступила тишина.
Шафрановые глаза, казалось, смотрели прямо на меня. В позе животного не было ни страха, ни любопытства, он просто заметил меня. Джейми дотронулся до моей спины, предупреждая, чтобы я не двигалась, но я и не испытывала желания бежать. Мне думалось, что я могла бы смотреть волку в глаза часами, но она — я была уверена, что это самка, не знаю почему, — только передернула ушами и вернулась к своей трапезе.