Восхождение к любви

Гэблдон Диана

— Брр, — невольно вздрогнула я, глядя на них.

Погода для осени выдалась великолепная, но воздух был очень холодный, и я радовалась, что захватила шаль.

— У меня прямо кровь стынет в жилах от этого зрелища, — сказала я.

— Правда? — откликнулся Джейми. — Дай-ка я ее согрею.

Обняв меня за талию, он отступил в тень большого конского каштана.

— Ты не первая девушка, которую я поцеловал, — тихо произнес он, — но клянусь, что ты будешь последней.

И он наклонил голову к моему запрокинутому лицу.

Когда мельник появился из

своего логова и был наспех представлен мне, я удалилась на берег мельничного пруда, а Джейми несколько минут выслушивал объяснения о неполадках на мельнице. Потом мельник вернулся в помещение — попробовать повернуть жернов оттуда, а Джейми тем временем стоял и глядел в темные, полные водорослей глубины пруда. Наконец он, передернув плечами, с выражением вынужденного смирения перед обстоятельствами, начал стаскивать с себя одежду.

— Ничего не поделаешь, — обратился он ко мне. — Айен прав, что-то застряло в колесе под шлюзом. Я должен нырнуть и…

Мой изумленный возглас прервал его речь, и он обернулся туда, где я уселась на берегу возле своей корзины.

— А с тобой что случилось? — спросил он. — Никогда не видела мужчину в подштанниках?

— Не… не в таких! — с трудом выговорила я сквозь смех.

Предвидя возможное погружение под воду, Джейми надел под килт невероятно поношенное короткое одеяние, когда-то сшитое из красной фланели, а теперь весьма неровно выцветшее и оттого пестрое. Было очевидно, что прежде эти подштанники принадлежали человеку куда более полного сложения, чем Джейми. Подштанники не слишком надежно держались на бедрах, а на плоском животе Джейми обвисли складками.

— Они принадлежали твоему дедушке? — спросила я, тщетно стараясь подавить смех. — Или бабушке?

— Отцу, — холодно ответил он, глядя на меня этак свысока. — Не думаешь же ты, что я буду плавать в присутствии моей жены и моих арендаторов голый, как яйцо?

Храня вид полного достоинства, он собрал в руку излишки материи и вступил в воды мельничного пруда. Подошел к колесу, собрался с духом, набрал воздуха в грудь и погрузился под воду, показав напоследок надутую воздухом заднюю часть подштанников. Мельник, высунувшись из окна, выкрикивал слова ободрения, а также давал указания каждый раз, когда мокрая блестящая голова выныривала из воды, чтобы глотнуть воздуха.

Берег пруда густо порос водолюбивыми растениями, и я при помощи приспособленной для этого палочки выкапывала корни мальвы и другие растения. Наполнив корзину до половины, я услышала позади себя вежливое покашливание.

Она была очень стара, а может, просто казалась такой. Опиралась она на палку из боярышника и облачена была в платье, которое носила, должно быть, уже лет двадцать; теперь оно стало слишком просторным для иссохшего тела.

— Доброе утро вам, — сказала она, часто-часто кивая мне.

Голова у старушки была покрыта накрахмаленным белым платком, который почти полностью закрывал ее волосы, только отдельные тоненькие прядки, совсем седые, лежали на щеках, сморщенных, словно сушеные яблоки.

— Доброе утро, — ответила я и хотела было вскарабкаться

к ней поближе, но она опередила меня и с удивительной легкостью сама спустилась ко мне. Я надеялась, что и наверх она сумеет взобраться.

— Я… — начала я, но она меня тут же перебила:

— Вы, конечно, наша новая леди. А я миссис Макнаб — бабушка Макнаб, как меня теперь все зовут, а миссис Макнаб называют себя мои невестки, вот оно как.

Она вытянула тощую руку и пододвинула к себе мою корзину, с любопытством разглядывая ее содержимое.

— Корень мальвы — да, он хорош от кашля. А вот это, сударыня, пользовать не годится, никак не годится. — Она извлекла из корзины маленький коричневатый корешок. — На вид-то он будто корень лилии, а на деле совсем не то.

— Что же это такое? — спросила я.

— Гадючий язык, вот что. Только съешь кусочек — и будешь кататься по полу, задрав ноги на голову.

Она вышвырнула корешок в воду, поставила корзину себе на колени и принялась со знанием дела перебирать остальные мои находки; я наблюдала за ней со смешанным чувством удивления и неудовольствия. Наконец, удовлетворив свою любознательность, она вернула мне корзину.

— Для английской барышни вы не такая и глупая, — заявила она. — Отличите чистец от гусиной лапки.

Она бросила взгляд на воду, из которой в этот момент поднялась голова Джейми, блестящая, как у тюленя, и снова скрылась под мельницей.

— Вижу, что его лэрдство женился на вас не только за хорошенькое личико.

— Благодарю вас, — сказала я, решив воспринимать это как комплимент.

Глаза старой леди, острые как иголки, остановились на моей талии.

— Еще не беременная? — спросила она. — Надо листья малины. Настоять горсть листьев с ягодами шиповника и пить, как луна начнет прибывать, от четверти до полнолуния. А потом, как она пойдет на убыль, от полной до половины, принимать барбарис, чтобы очистить утробу.

— Вот как, — сказала я, — хорошо…

— У меня к его лэрдству есть просьба, — продолжала старая леди. — Но, как я вижу, он теперь занят, так уж я вам расскажу про это.

— Пожалуйста, — согласилась я, не видя никакой возможности ее остановить.

— Это насчет моего внука, — сказала она, сверля меня маленькими серыми глазками, блеском и размером похожими на детские мраморные шарики. — Моего внука Рэбби. У меня их шестнадцать, внуков-то, и троим дали имя Роберт. Один, значит, зовется Боб, другой Роб, а третий, самый младший, Рэбби.

— Поздравляю вас, — вежливо вставила я.

— Я хочу, чтобы его лэрдство взял паренька в конюхи, — продолжала она.

— Но я, право, не могу сказать…

— Это все его отец, понимаете. — Старушка доверительно наклонилась ко мне. — Я ведь не говорю, что не нужна твердая рука, я всегда твердила: пожалеешь розгу — испортишь ребенка. Сам Господь Бог знает, что мальчишек следует лупцевать, иначе даже Он не отвратит их от дьявола. Но ежели он швыряет мальчугана прямо на очаг, а синяк у него на лице с мою руку, и все из-за того, что он взял лишнюю лепешку с блюда, тогда уж…