Восхождение к любви
Шрифт:
Я удержалась от желания поспорить. В конце концов, не существует официальной ипостаси бдящего у алтаря. Нужно всего лишь быть человечным, а я, надеюсь, пока что сохранила такое качество, хотя порой и забывала о нем.
У Джейми свеча еще горела, когда я проходила мимо его двери, и страницы шелестели. Я замедлила шаг, но Ансельм увлек меня за собой и довел до моей комнаты. Я остановилась возле двери, чтобы пожелать ему спокойной ночи и поблагодарить за то, что он взял меня с собой в часовню.
— Это было… отдохновенно, — попыталась я найти верное слово.
Он
— Да, мадам. Так оно и есть. Я сказал вам, что Святое Причастие не оставалось в одиночестве, когда я уходил, потому что вы были там. А вы, ma chere? Были вы в одиночестве?
Я помолчала, прежде чем ответить ему.
— Нет, не была.
Глава 39
ИСКУПЛЕНИЕ ДУШИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ
Утром я, как обычно, пошла навестить Джейми, надеясь, что он хоть что-то съел на завтрак. Неподалеку от его комнаты из ниши в стене выскользнул Мурта, преградив мне дорогу.
— В чем дело? — резко спросила я. — Что случилось?
У меня сильно забилось сердце и взмокли ладони. Страх оказался напрасным, потому что Мурта тотчас замотал головой из стороны в сторону и сказал:
— Нет, с ним все в порядке. Во всяком случае, не хуже, чем было.
С этими словами он своей легкой рукой взял меня под локоть и повел по коридору, причем я с немалым удивлением подумала, что, пожалуй, впервые он по доброй воле дотронулся до меня; ощущение легкости и одновременно силы его прикосновения напоминало о крыле пеликана.
— Так в чем же все-таки дело? — снова спросила я.
Узкое лицо Мурты хранило обычное для него бесстрастное выражение, но глаза чуть сощурились.
— Он не хочет видеть вас, — сказал он.
Я остановилась как вкопанная и вырвала у него руку.
— Почему?
Мурта замялся, словно бы выбирая подходящие слова.
— Н-ну, он просто… он решил, что вам лучше оставить его здесь и вернуться в Шотландию. Он…
Больше я не стала слушать. Оттолкнула его и кинулась к комнате Джейми. Тяжелая дверь с глухим стуком закрылась за мной. Джейми лежал, уткнувшись лицом в подушку, одетый лишь в короткую рубашку послушника. Угольная жаровня в углу наполняла комнату уютным теплом, хоть и порядком дымила.
Он резко приподнялся, когда я дотронулась до него. Глаза, еще затуманенные сном, глубоко запали. Я взяла его руку в свои, но он убрал ее прочь. С выражением полного отчаяния на лице он снова уткнулся в подушку.
Стараясь внешне ничем не проявить обуявшую меня тревогу, я поставила рядом с его постелью стул и села.
— Я не стану дотрагиваться до тебя, — спокойно сказала я, — но ты должен мне все объяснить.
Мне пришлось прождать несколько минут, пока он лежал неподвижно, сгорбив плечи. Потом он вздохнул и сел, медленно, с видимой болью спустив ноги с кровати.
— Да, — сказал он без всякого выражения и не глядя на меня. — Да, вероятно, я должен. Раньше должен был это сделать, но у меня не хватало смелости.
Голос был исполнен горьким чувством, руки безвольно опустились на колени.
— Я
Голос дрогнул, и говорил он теперь так тихо, что я с трудом разбирала слова.
— И я знал, что увижу тебя в последний раз… чтобы сказать тебе… но… Клэр, любимая… о любимая моя!
Он взял подушку и прижал к себе, как бы защищаясь; опустил на нее голову, собираясь с силами.
— Когда ты оставила меня там, в Уэнтуорте, и ушла, Клэр… — заговорил он негромко и не поднимая головы, — я слушал твои шаги на каменных плитах и твердил себе, что стану думать о тебе. Вспоминать тебя, запах твоей кожи и твоих волос, прикосновение твоих губ к моим. Я хотел думать о тебе, пока дверь не отворится снова. Я решил думать о тебе наутро, когда встану у виселицы, чтобы сохранить присутствие духа. Но я решил не думать о тебе с того момента, как дверь отворится снова, и до той минуты, как меня поведут на казнь. Вообще не думать ни о чем…
Он рассказал мне, как сидел в ожидании в маленькой комнате в подземелье тюрьмы. Когда дверь отворилась, он поднял глаза, чтобы увидеть — что? Всего лишь человека, изящно сложенного, красивого и немного растрепанного, в порванной полотняной рубашке. Человек остановился у двери, прислонился к ней и смотрел на него.
Через минуту Рэндолл пересек комнату, не говоря ни слова, и остановился рядом с Джейми. Одну руку положил Джейми на шею, а другой рукой выдернул гвоздь, которым была прибита к столу ладонь. От боли Джейми едва не лишился сознания. На столе перед ним появился стакан с бренди, твердая рука поддержала ему голову, и Рэндолл помог ему выпить содержимое стакана.
— Потом он взял мое лицо в свои ладони и слизнул капли бренди с моих губ. Я хотел отклонить голову, но вспомнил, что дал слово, и не двинулся.
Рэндолл подержал еще некоторое время в своих ладонях лицо Джейми, испытующе глядя ему в глаза, потом отпустил его и уселся перед ним на столе.
— Так он посидел немного, ничего не говоря, только покачивал ногой из стороны в сторону. Я не имел представления, чего он хочет, да и не намерен был строить предположения. Я устал, мне было дурно от боли в руке. Чуть погодя я просто опустил голову на руки и отвернулся.
С тяжелым вздохом Джейми продолжал:
— Скоро я почувствовал его руку на голове, но не пошевелился. Он гладил меня по волосам, очень ласково. В комнате слышно было только его хриплое дыхание да потрескивание жаровни… и, по-моему, я на какое-то время уснул.
Когда Джейми очнулся, Рэндолл стоял перед ним. «Вы чувствуете себя лучше?» — спросил он вежливо и даже любезно. Джейми молча кивнул и поднялся. Рэндолл, оберегая его раненую руку, подвел Джейми к постели.
— Я дал слово не сопротивляться, но я не собирался ему помогать и просто стоял на месте как деревянный. Я думал, что позволю ему делать все, как он захочет, но не стану сам принимать в этом участия, сохраню дистанцию между ним и собою — по крайней мере мысленно…