Восхождение язычника – 3
Шрифт:
Сразу за воротами мы оказались, будто в каком-то коридоре, где стенами служили деревянные строения возле ворот.
Вывернув из этого коридора, попали в большой двор, где так же возле стен хватало различных деревянных строений, в том числе и конюшня, уж этот запах я отличу от других. Виднелись дружинники, облаченные в доспехи, а кто и в простых рубахах.
В конце двора расположился огромный трехэтажный бревенчатый терем с крытой верандой на первом этаже и на втором, а также башенкой. Перед этим теремом на небольшой деревянной возвышенности восседал на деревянном резном кресле отрок
Волосы его были русыми и спускались до плеч. Был он худощав и ниже меня на голову, лоб его высок, а нос прям, глаза зелены. Обычный подросток, можно было бы сказать, но нет. Как будут говорить спустя века, в нем проглядывалась порода.
Да и во взгляде его читался ум, а еще какой-то скрытый интерес и любопытство, которое он запрятал подальше. Одет он был в шелковую рубаху и портки белого цвета с красной вышивкой, а на ногах красные сапоги. На груди покоилась золотая цепь с медальоном, а на руках были серебряные браслеты с чеканкой.
Подле него с разных сторон расположились лавки. На каждой из которых восседали по два человека. Справа, однозначно, были бойцы. Очень уж похожи мозоли на руках специфические, ухватки и цепкие взгляды. Причем один из них был чем-то отдаленно похож на Владимира. Ростом чуть ниже, но широкоплечий, с окладистой небольшой бородкой рыжеватого оттенка.
Видимо, это и есть Добрыня, его дядя, воспитатель и воевода. Второй муж, сидящий с ним рядом, наверняка еще один ближник. У него был шрам, который пересекал все лицо наискось. Одеты они были в простые рубахи, подпоясанные воинскими ремнями, на которых болтались огромные ножи, которые вполне могли сойти за мечи.
Напротив них расположился старец, облаченный в жреческий балахон, наподобие того, что прадед надевал, когда мы посещали храм Триглава, в руках же он держал деревянный посох, украшенный резьбой, а его борода спускалась чуть ли не до пояса.
«Видимо, местный волхв», – мелькнула у меня мысль.
Рядом с ним сидел так же мужчина с оружием на поясе, вот только если о Добрыне и его соседе можно было с уверенностью сказать, что воины, и весьма серьезные. То этот скорее пытался таким казаться, нежели был им на самом деле.
Был он в возрасте слегка за сорок, черная короткая борода с седыми прядями. Одежда тоже сильно не отличалась от других. Вот только на лице было презрение и пренебрежение. Да и смотрел он на нас свысока, будто бродяги пришли к порогу его дома, а он должен с ними разговаривать и тратить на это свое время.
Вокруг были еще какие-то служки, но все внимание прикипело к этой пятерке.
Вся затея с тем, чтобы принести дары князю, мне все меньше и меньше нравилась, с каждым шагом, приближающим нас к нему. Область пониже спины начала чесаться, подавая мне сигналы о будущих неприятностях. Эх, знал бы заранее, послал бы Путяту с его советом, дорогой дальней, не прямой.
Горислав остановился в пяти шагах от князя, а вслед и мы за ним. Он отошел немного в сторону, открытой ладонью показал на нас и произнес:
– Гости торговые, из-за моря!
В этот момент мы отвесили поясной поклон.
– Здрав будь, княже, лета тебе полных и благолепия. Пусть амбары твои всегда будут полны, а об удали твоей
У Владимира заиграла улыбка, да и скука отошла на второй план.
– Из-за какого моря прибыли к нам гости-то торговые? – неожиданно слово взял Добрыня. Его голос был мощный, с хрипотцой, и в вопросе звучала какая-то скрытая насмешка.
– Из-за восточного моря, али, как у вас его прозывают, Понтского [5] , – степенно ответил Димитр.
– Легок ли был путь ваш, а может, и видели чего в пути? – спросил сам Владимир. Голос его уже нельзя было назвать детским, он ломался, может, еще пару месяцев, и он вовсе изменится.
5
Черное море русичам привычнее называть было просто Русским. Или же Понтским (от Понт – ?????? – море по-гречески). В «Повести временных лет» так и указано – «А Дънепрь вътечеть в Понтьское море трьми жерелы, еже море словеть Руськое…» (Днепр впадает в Понтское море тремя истоками, также море это Русским зовут). Греки и Ромеи прозывали его восточным.
– Море прошли хорошо, только в последний день нас накрыла буря и сбила с пути, так что пришлось идти еще день вдоль берега до Днепра. А после и по Днепру, пороги-то беда была для нас, но и их преодолели. Печенегов на порогах не видать было, и мзду они не брали, какую требуют каждый раз. В град Киев заходили, брат ваш и весь город в печали, плачут по отцу вашему, княже.
При упоминании брата и отца Владимир нахмурился, а с его лица слетела улыбка.
А у меня задергался глаз, и я еле удержал себя, чтобы не прошипеть что-нибудь матерное в отношении этого козлодоя по имени Димитр, что додумался такое ляпнуть.
Глядя на лица его ближайшего окружения, увидел, что дружелюбия у них поубавилось.
Владимир впился взглядом в Димитра, а того аж потряхивать от этого начало.
– Хм, не было у нас гостей из-за Понтского моря, с того года. Сказывают мне, что на отца моего печенегов император ромейский натравил, так ответь мне, правда это али лжа? – с затаенной горечью и злостью спросил Владимир.
Димитр аж онемел в этот момент.
Заставь ребенка делать мужские дела, проскочила у меня мысль, и я сделал шаг вперед, привлекая к себе внимание.
– Княже, дозволь мне слово молвить и ответить на твой вопрос, – спокойно и уверенно произнес я.
– А ты кто таков будешь? – рыкнул Добрыня.
– Звать меня Яромир, с Димитром мы товарищи. Не привык он общаться со столь лепшими и с самим князем, вот и онемел легонько.
– А ты, значит, привык? – вырвался у Владимира вопрос.
– Было дело, говаривал я с префектом ромейским, это посадник по-нашему, и с посадником в Щецине Никеем, а также и другими лепшими людьми, но с самим князем говорить не приходилось, в том лукавить не буду, – так же спокойно произнес я. Хотя с посадником в Щецине я не говорил, с ним прадед мой беседовал, но я был рядом. Так что почти не соврал.