Восхождение
Шрифт:
Входит Диана.
– А что же все расхаживаешь здесь?
Легасов с легким смущением:
– Да, мне пора; хотел я на прощанье просить тебя повременить с театром.
Диана вся вспыхивает:
– Чего же ждать? Жива я ныне, завтра - больна ли, нет, - могу я умереть.
– Вот, видишь ли, кто думает о смерти?
– О смерти думаю? Я жить хочу! Сидеть у моря, ждать погоды? Скучно.
Я ем, хожу, я говорю и мыслю, тебя ведь это радует? Жизнь в радость, когда, бывает, упадешь без сил. Мне разве утомительнее будет
– Как чудно ты оделась?
– Для Аристея. Он сейчас придет. Не ты ль хотел, чтоб он писал портрет мой? Иль платье не по вкусу? Что такое?
Легасов:
– Был обыск у Навротского, ты знаешь? У дома все торчал городовой, пока не надоел подобострастьем он князю, а следил за постояльцем. А, может, за княгиней заодно.
Диана с беспокойством:
– Княгиня, та давно на подозреньи за помощь голодающим крестьянам и просвещение народа, знаю. Но Аристей-то, в чем замешан он?
– Литературу якобы хранил; но, может, и оружие, не знаю. А под угрозой ареста чем занят? Устройством ли балов? Да сбором средств, Бог знает, для кого и для чего.
– Известно, для кого. Ну, что ты хочешь сказать мне? Предупредить его?
– Вины своей он может и не видеть. Благое дело ведь угодно Богу. Но для полиции не так все ясно. И глупо тут играть роль Дон-Кихота.
– Я поняла. Я справлюсь у княгини.
– Да это все я слышал от нее. Уж лучше наведу-ка сам я справки.
– А, хорошо. Да ты же уезжаешь.
– Дела мои ведутся ведь повсюду, где б ни был я своей персоной важной.
Прощаются на верхней площадке лестницы. Легасов уходит; тут же входит Аристей Навротский с папкой. Поднимаются в гостиную.
Аристей деловито:
– Поправились и повзрослели вы, хотя по-прежнему и молоды… Вы обрели чудесный новый образ!
– Показывает лист из папки.
Диана со смущением:
– Как! Это я? У вас чудесно вышло.
– Сойдет, пожалуй, за эскиз к портрету.
В гостиную входит Эста. Аристей раскланивается с нею.
Диана, глядя на эскиз:
– Переодеться мне в лиловое?
– Уходит.
Эста доверчиво:
– Хотелось переговорить мне с вами, признаюсь прямо, да, о Леонарде. Что происходит с ним? Самоубийство – инсценировка? Но ведь с крыши там допрыгнуть до канала невозможно. Писали так в газетах.
Теперь Эрота разыгрывает так правдоподобно, по крайней мере для меня, что я ношусь в ауре сказки Апулея во сне и наяву, как в грезах в детстве…
Диана, входя в светло-лиловом платье:
– Жалею, что тебя я увезла, а выпустить на сцену надо было.
– Усаживается в кресле по знакам Аристея.
– Она поведала бы, как Эрот, к Психее прилетев, себя поранил, сраженный несравненной красотой, на радость Аполлона из-за Дафны, - узнав любовь, забудешь о проказах, - с его пророчеством судьбы Психеи…
Входит Леонард с рассеянным видом, словно чем-то бесконечно опечаленный. Аристей, так и не втянувшись в работу:
– Нашелся.
Леонард, раскланиваясь весьма церемонно:
– Невероятно, все же то случилось! Расстался с матерью, оставил лук и стрелы… Пусть отдаст другим детишкам, а мне ж пора пуститься в странствия… Ну, да, веду я об Эроте речь, которому сама же Афродита из зависти к Психее предрекла в мужья без положенья в обществе, без роду-племени среди людей.
Разгневалась ведь Афродита пуще, что я не наказал, а полюбил Психею, и она мне предсказала гонимым быть повсюду и всегда, во исполнение ее проклятий.
Эста с грустью:
– От сказки Апулея ничего уж не осталось. Что же с нами будет?
Леонард вдохновенно:
– Психею полюбив, Эрот возжаждал свершений, с восхожденьем к высшей красоте!
Аристей, прекращая попытки втянуться в работу:
– Из сказки вырастает миф? Чудесно.
Диана, поднимаясь с кресла:
– Вам чаю, иль останетесь обедать?
Аристей, вновь всматриваясь на молодую женщину, словно желая в чем-то удостовериться:
– Нет, мне пора.
Аристей, а с ним и Леонард раскланиваются. Эста смеется, Диана с недоумением качает головой.
2
Аристей зачастил к Легасовым. Работа по заказу обязывала, да и Диана, по ее словам, обладала пока большим досугом для позирования. В девичестве не столь и хорошенькая, она становилась все привлекательнее. А роскошь новой обстановки дома Легасова в стиле модерн вполне соответствовала ее наряду и характеру.
Строптивая, независимая, в обращении она была проста и приветлива. Разодевшись по своему усмотрению, молодая женщина преспокойно сидела час, два и больше, а Навротский, одобрив ее наряд, вскоре совершенно измучился, не в силах достичь желаемого эффекта в передаче блеска и тончайшей фактуры ее чудесного платья.
Черное и красное до бордового цвета, серебро и золото закатных лучей... Он бился день за днем, не позволяя Диане одеться иначе, и его упорство, столь сосредоточенно серьезное, импонировало ей, уважавшей в себе и в других упрямство и терпение в достижении вожделенных целей.
Застав художника за работой, Эста с любопытством вертелась около него. Затем она отправлялась по своим делам, обыкновенно на какую-нибудь лекцию или выставку, где, имея общие интересы, встречала Леонарда.
Диана удивлялась тому, что он явно избегает ее, ее дома, и не без тревоги посматривала на Эсту, уверенная в том, что Леонард не жених для нее. Она не ощущала ревности, да и в поклонниках недостатка у нее не было, и был один, куда более серьезный, чем Свирин. Все его звали Жорж, хотя его имя Георгий, но он был именно Жорж, что-то нерусское в русском в хорошем смысле, как Евгений Онегин мало похож на русского, оставаясь при этом истинно русским человеком во всем.