Восхождение
Шрифт:
Глаша:
– Ах, бес растленья!
Леонард с горделивым смиреньем:
– Да, я бес растленья, желанный столь для твари, утомленной то яствами, то скукой, то работой, но чаще и сильнее вожделеньем. Что вас томит сейчас? Я призван вами. И в чем моя вина? Я ваш слуга и властелин. Вся тварь земная служит с охотой превеликой мне!
Маша пугаясь:
– Нет, это сумашедший, я боюсь! И друг его, наверное, того...
Глаша, обращаясь к Аристею:
– Нет, я не тварь дрожащая и бесу служить не стану ни за что на свете.
Леонард
– Ну, вечная история, ты, где?
Аристей, глядя на море:
– В начале и в конце - времен и века.
Дивная, в полнеба заря освещает мир, столь же реальный, сколь и баснословный в своей беспредельности во времени и пространстве, точно спали все преграды между видимыми и невидимыми сферами бытия.
Раздаются аплодисменты. Среди публики ряд лиц в маскарадных костюмах.
Две дамы в масках приближаются к комедиантам, что вновь привлекает внимание публики. В одной из них Леонард узнает Эсту, та отшатывается от него, и между ними разыгрывается пантомима.
ЛЕОНАРД, протягивая руки: почему вы бежите меня?
ЭСТА В МАСКЕ, отступив назад, выражает молча явное недоумение, мол, как ей не бежать от столь назойливого преследования.
ЛЕОНАРД, переходя на язык жестов, выражает уверенность, что знает, кто она, и вы меня, надеюсь.
ЭСТА В МАСКЕ очень мило вскидывает чудную головку как бы с возгласом: а кто же я? Нет, нет, вы ошибаетесь, я вас не знаю.
ЛЕОНАРД соглашается, мол, хорошо он ее не знает, его-то нельзя не знать, ведь собрались здесь, если не чествовать его, во всяком случае, поглязеть на меня.
ЭСТА В МАСКЕ: О, да, обдавая его всего холодом.
ЛЕОНАРД застывает, словно схваченный крещенским морозом, весь в инее или во льду, что издает звон.
Диана в чудесной полумаске Аристею:
– Что вздумалось разыгрывать вам здесь? Вы у полиции уже на мушке, жандармы явятся без промедленья.
Аристей смеется:
– Не мы разыгрываем публику, прообразы ее исканий вышли наружу с новым обращением…
– Мы погружаемся в средневековье?
– Скорей в закат эпохи Возрожденья в России, так неузнанной еще…
ЭСТА В МАСКЕ, выражая великую грусть и печаль в простых шагах, как искуснейшая балерина: а знаешь ли ты, за время твоих странствий боги Греции умерли?
ЛЕОНАРД, делая высокие прыжки вокруг: как! Боги Греции умерли?!
ЭСТА В МАСКЕ, убегая от него: неужели нельзя было хоть изредка возвращаться на родину? Ты мог забыть несчастную Психею, но родину и ее богов - как? Это не проходит даром. Твоя душа претерпела изменения. Желая добра, ты служишь злу. И вот ты являешься Сатаной, в ком люди видят врага рода человеческого. Зачем тебе чужая личина? Славы она тебе не принесет. А хулы и клеветы и за Эротом тянется бесконечно.
ЛЕОНАРД, делая в крайнем отчаянии и восхищении ряд головокружительных прыжков: О, Психея! Премудрая, милая, божественная! Упреки твои справедливы. Ужасно, если я первопричина гибели богов!
Аристей показывает Леонарду на неведомо откуда взявшийся остров из южных морей, с кипарисами,
Голоса из публики:
– Что это там? Мираж? Фата-Моргана! Что происходит? Это представленье?
Возникает, как на сцене, каменистая возвышенность с разрушенным храмом, с остовами колонн под голубым небом полуденного края, куда Леонард переходит, казалось, по валунам. На склоне холма и в воде всюду лежат груды удивительных камней - туловища, ноги, головы, руки беломраморных статуй.
Диана в маске, хватая Эсту за руку, словно боясь, что та последует за Леонардом, Аристею:
– Что дальше? Вас ведь схватят вновь.
Аристей, смеясь, радуясь нежданным приключениям:
– На остров никто не вступит, кроме нас. Прощайте!
Голоса из публики:
– Полиция! Дворцовая охрана. Комедианты! Доигрались! Боже!
На дорожке среди сосен показывается конная полиция… Аристей, не касаясь ногами поверхности воды, перебирается на другой берег, и остров из южных морей исчезает, как корабль в сиянии вод и небес. Публика, словно очнувшись от наваждения, разбегается. Диана и Эста, как зачарованные, в масках, стоят у моря.
2
Разрушенный храм. Остовы колонн, часть стены и пол, покрытый слоем земли и заросший кустами, - все здесь обвито плющом, выпускающим новые побеги и цветы как будто на глазах.
Леонард находит в густой траве статую сатира, который, впрочем, может сойти за Диониса или Пана, и вносит ее в храм.
Знатная дама с сопровождающими ее особами, одетыми если и проще, но во всем подстать ей, наблюдают за юношей, посмеиваясь одинаково и заговаривая разом, как Хор из трагедии, а роль предводительницы Хора берет на себя Левкиппа, как зовут знатную даму.
Хор женщин:
– Откуда взялся он такой, с прозваньем, которое нам лучше и не знать. Поверим ли Асклепии- колдунье? Он демон? Разве страшный так уж очень?
Левкиппа, стараясь быть посерьезней:
– Но демон ведь лукав, не забывайтесь. Как искуситель Евы, он обрел над нами, всеми женщинами, власть, погибельную для души и тела, сладчайшую и горькую, как смерть.
Хор женщин:
– Вы правы, да. Но стоит поразмыслить, как ясно нам, что гибельная власть Эрота милого одна желанна и сладостна настолько, если даже ввергает в горе и приводит к смерти.
Левкиппа:
– Ну, что ж, бегите в горы к тем несчастным, вообразившим, что они вакханки, и пляшут, скинув платья, исступленно под дудки пастухов в рогах сатиров.
Хор женщин:
– Не о Дионисе ведем мы речь. Уж лучше с юношей заговорите. Как видно, он бездомный, - приюти! Пускай с собою нет ни стрел, ни лука, уж отблагодарить найдет он способ.
Левкиппа недовольно:
– Смеетесь вы? В языческие басни я верить не должна.
Хор женщин:
– Но отчего же? Они ничем не хуже притч и сказок из Библии, преданий старины соседних стран, не Греции, увы!