Восковые фигуры
Шрифт:
— Простите, моя фамилия Пискунов. Капитан Трошкин обещал познакомить с вами. Вам это говорит о чем-нибудь? Но, возможно, ошибаюсь…
Никакой реакции. Тот, похоже, даже не слышал. Миша почувствовал неловкость. Встретив такое невнимание или нежелание разговаривать, оставалось просто отойти, оставить человека в покое, а он стоял и ждал, а чего — неизвестно. Почему-то показалось: и этого человека тоже встречал и даже каким-то образом они сталкивались — скорее всего, ложное ощущение наподобие того, когда в реальной жизни мы ловим себя на мысли, что где-то когда-то нечто подобное уже было.
— Не хотите ли сыграть партию? — спросил Пискунов громко, почти крикнул, как глухому. В этот момент сидевший перед ним соизволил наконец оторваться от шахмат, ткнул рукой в пространство:
— Как угодно! Прошу,
И сразу под нос два кулака с зажатыми в них пешками, нетерпеливое дрожание рук. И вдруг из-под ладошки хитрый, лукавый глаз.
Миша так и не понял, имеет он отношение к Трошкину или нет.
Расставили фигуры, и партия началась.
Сейчас, за шахматной доской, преимущество было явно на стороне Пискунова. Спокойно и обдуманно он делал ход за ходом, взламывая позицию противника и внутренне торжествуя при виде того, как тщетно тот пытался выровнять оборону, противостоять атаке. Без особого труда выиграл пешку, затем слона. Пора воду сливать. Подмигнул Алексею Гавриловичу — тот некоторое время наблюдал за поединком, мучительно таращил глаза, точно сутки не спал, — это он честно пытался хоть что-то уяснить себе, зевнул от скуки, ища, чем бы еще развлечься, и вдруг, пританцовывая, ринулся в другой конец зала — заприметил знакомого. Раскланялся там с отменной учтивостью, подрыгал ножкой и — Пискунову, ладони трубочкой, как в лесу:
— Михаил Андреевич! Ау-у! Скорее к нам! — Ка «будто увидел гриб.
Когда, извинившись, Пискунов подошел, то оказалось, его новый приятель разговаривает с тем самым директором гастронома, которого он сначала принял за рецидивиста. Алексей Гаврилович сказал с лукавым смешком, беря обоих под руки, как добрых старых друзей.
— Уж вы его подкормите, дорогой мой, побалуйте немножко.
— Сделаем! Прямо ко мне, без стука, прошу! — отозвался с готовностью директор и даже слегка вытянулся почему-то, как перед высоким начальством.
— Писатель наш, — продолжал Алексей Гаврилович, — а писатель должен быть сытым, если мы хотим, чтобы он нас воспевал и прославлял, а я так денно и нощно о том мечтаю, ищу подходящую кандидатуру… Шучу, шучу! — поспешил добавить, заметив, что Пискунов навострил уши с видом непонимания.
Разговаривая, подошли к шахматному столику. Пискунов видел: партнер его ожидает, не проявляя, впрочем, признаков нетерпения.
— Как пошли? — Тот сказал.
Михаил сосредоточился на мгновенье и продиктовал ответный ход. Продолжал беседу, повернувшись спиной. Незнакомец сделал следующий ход, и Миша снова продиктовал, точно затылком видел. Шахматная дуэль такого рода всегда вызывает повышенный интерес. Пискунов демонстрировал великолепное умение играть вслепую — будто фокусы показывал. К их столику стали стекаться любопытные. Незнакомец думал долго, оцепенел над доской, только пальцы, державшие измятую сигарету, дрожали слегка. Наконец откинулся всем корпусом, глядел на Пискунова неожиданно веселым, хитроватым глазом, стал закуривать, поиграв зажигалкой.
— Как насчет ничьей, мой брильянтовый?
Что за чушь! Пискунов подошел, постоял, потом сел, запустив обе пятерни в волосы и взлохматив; что-то странным образом изменилось и не в его пользу. Перевел взгляд на партнера. И вдруг обнаружил: так вот что его поразило — вместо одного глаза у него был, оказывается, протез, голубая стекляшка! Зато другой, живой, ясно-лазоревого цвета, по-идиотски щурится, подмигивает — то был, наверно, нервный тик, а Пискунову почудилась в этом скрытая издевка. Продолжать игру смысла не имело. Машинально расставлял фигуры для следующей партии. А незнакомец с удовольствием затянулся, выпустил струйку дыма, промолвил:
— Позволю себе спросить, не зовут ли вас Михаилом Андреевичем, если память не изменяет…
— Допустим. А откуда это стало известно? Извините, не представился.
— Да как же! Я ведь вас сразу приметил, как вошел, только глазам не поверил, признаться. Подумал, наваждение какое-то, колдовство.
— Не понимаю…
— Ия тоже. Представьте себе: вы старик, такой же, как я. Нет, конечно, вам это представить трудно по молодости, но попытайтесь. И вот когда-то у вас был, скажем так, хороший знакомый, даже друг, словом, человек близкий. А потом пролетели годы, прошумели над головой жизненные бури,
— Очень редкая фамилия, забыть никак невозможно! — подхватил Алексей Гаврилович, неизвестно откуда вдруг возникший. — Есть в ней, есть этакое… — И пощелкал пальцами, ища подходящее определение.
— Да. Такой же высокий, большелобый, — продолжал Афанасий Петрович. — Шутник большой. Рассказывать начнет — только слушай. Не занимать талантов. Вернее всего, дальний родственник, так могу себе объяснить. Очень точная копия, игра природы. А сами ничего такого не помните?
— Семейная хроника не располагает данными. — Пискунов пожал плечами: откуда ему знать, что было тридцать лет назад, если его родословная исчезла, похоже, навсегда. Покосился на Алексея Гавриловича — как он реагирует на весь этот абСУРД — ив ужасе отшатнулся: на стуле рядом с ним сидел мертвец с неподвижными, остекленевшими глазами; кукольное лицо его, аккуратно причесанное, напомаженное, сдобренное кремами и еще Бог знает чем, приобрело землистый оттенок, и этот Цвет близкого тлена не могла скрыть никакая парфюмерия. Рука, лежавшая на спинке стула, была прозрачно-восковой и просвечивала. Даже в пот бросило от такой жуткой картины. В следующую секунду Афанасий Петрович, однако, громко всхрапнул и из неживого состояния вышел. Хохотнул, подхватывая на лету мысль, начало которой проспал:
— Многого мы не знаем, многого, а следовало бы! — слова посыпались, как горох. — А ниточка-то издалека тянется, издалека… — И приблизился к Пискунову как бы имея сообщить нечто: — Вижу перед собой такую картину: огромная обезьяна с густой красной шерстью держит в руках детеныша — прыг-скок с ветки на ветку. И вдруг полетела вниз, но, представьте, не упала, зацепилась хвостом своим за нижний сук и висит, раскачивается, как маятник… Мыслю себе так: промчались миллионы лет — и вот он я. Или этот гражданин симпатичный! — показал на одноглазого инвалида. И добавил с важной миной: — Такова связь времен и событий, ибо все в мире проистекает одно из другого и ничто не проходит бесследно, увы! Говорю «увы», поскольку длинная цепочка причин и следствий не всегда приводит к результатам желательным… — Оба переглянулись, засмеялись непонятным смешком, как-то слишком согласованно засмеялись, подразумевая вроде одно и то же, но свое, от Пискунова отъединенное.
Не было причин подозревать в сговоре этих двоих, а все же настойчиво лезло в голову, что знают друг друга, что хотят в чем-то уличить, подловить его, особенно когда Алексей Гаврилович стал настырно и даже с долей нахальства задавать всякие вопросы насчет того, живы ли родители, помнит ли их, а если нет, то давно ли умерли и где похоронены, как будто это имело теперь значение. Пискунов, неизвестно почему волнуясь и в то же время стараясь говорить спокойно, стал рассказывать, что родителей своих не помнит, ни отца, ни матери, вырос и воспитывался в детском доме, откуда несколько раз делали запрос по поводу всех обстоятельств его рождения, тем более что данные были — принесла и оставила какая-то древняя старушка, которая потом сразу исчезла, как видно, то был человек посторонний.
Пока Пискунов все это рассказывал, Алексей Гаврилович взирал на него с грустно-задумчивым выражением, кивал головой, то ли сочувствуя, то ли тем самым подтверждая правильность сообщаемых сведений, такое во всяком случае было ощущение от его многозначительных кивков.
— Выходит, так ничего и не узналось? — спросил Афанасий Петрович.
— Глухо. И куда же он делся, мой однофамилец после? — в свою очередь поинтересовался Пискунов с кривой ухмылкой: как-то тревожно стало на душе и неуютно после таких изъяснений.