Воскресение
Шрифт:
– Напротив, я очень благодарен вам, что вы мне дали случай… Я сейчас принесу, – сказал Нехлюдов.
Он вышел в сени и тут же застал товарища, который подслушивал их разговор. Он, не отвечая на шутки товарищей, достал из сумки деньги и понес ей.
– Пожалуйста, пожалуйста, не благодарите. Я вас должен благодарить.
Нехлюдову приятно было теперь вспомнить все это; приятно было вспомнить, как он чуть не поссорился с офицером, который хотел сделать из этого дурную шутку, как другой товарищ поддержал его и как вследствие этого ближе сошелся с ним, как и вся охота была счастливая и веселая и как ему было хорошо, когда они возвращались ночью назад к станции железной дороги. Вереница саней парами, гусем двигались без шума
Нехлюдову вспомнилось все это и больше всего счастливое чувство сознания своего здоровья, силы и беззаботности. Легкие, напруживая полушубок, дышат морозным воздухом, на лицо сыплется с задетых дугой веток снег, телу тепло, лицу свежо, и на душе ни забот, ни упреков, ни страхов, ни желаний. Как было хорошо! А теперь? Боже мой, как все это было мучительно и трудно!..
Очевидно, Вера Ефремовна была революционерка и теперь за революционные дела была в тюрьме. Надо было увидать ее, в особенности потому, что она обещала посоветовать, как улучшить положение Масловой.
L
Проснувшись на другой день утром, Нехлюдов вспомнил все то, что было накануне, и ему стало страшно.
Но, несмотря на этот страх, он, больше чем когда-нибудь прежде, решил, что будет продолжать начатое.
С этим чувством сознания своего долга он выехал из дома и поехал к Масленникову – просить его разрешить ему посещения в остроге, кроме Масловой, еще и той старушки Меньшовой с сыном, о которой Маслова просила его. Кроме того, он хотел просить о свидании с Богодуховской, которая могла быть полезна Масловой.
Нехлюдов знал Масленникова еще давно по полку. Масленников был тогда казначеем полка. Это был добродушнейший, исполнительнейший офицер, ничего не знавший и не хотевший знать в мире, кроме полка и царской фамилии. Теперь Нехлюдов застал его администратором, заменившим полк губернией и губернским правлением. Он был женат на богатой и бойкой женщине, которая и заставила его перейти из военной в статскую службу.
Она смеялась над ним и ласкала его, как свое прирученное животное. Нехлюдов в прошлую зиму был один раз у них, но ему так неинтересна показалась эта чета, что ни разу после он не был.
Масленников весь рассиял, увидав Нехлюдова. Такое же было жирное и красное лицо, и та же корпуленция, и такая же, как в военной службе, прекрасная одежда. Там это был всегда чистый, по последней моде облегавший его плечи и грудь мундир или тужурка; теперь это было по последней моде статское платье, так же облегавшее его сытое тело и выставлявшее широкую грудь. Он был в вицмундире. Несмотря на разницу лет (Масленникову было под сорок), они были на «ты».
– Ну вот, спасибо, что приехал. Пойдем к жене. А у меня как раз десять минут свободных перед заседанием. Принципал ведь уехал. Я правлю губернией, – сказал он с удовольствием, которого не мог скрыть.
– Я к тебе по делу.
– Что такое? – вдруг, как будто насторожившись, испуганным и несколько строгим тоном сказал Масленников.
– В остроге есть одно лицо, которым я очень интересуюсь (при слове острог лицо Масленникова сделалось еще более строго), и мне хотелось бы иметь свидание не в общей, а в конторе, и не только в определенные дни, но и чаще. Мне сказали, что это от тебя зависит.
– Разумеется, mon cher, [15] я все готов для тебя сделать, – дотрагиваясь обеими руками до его колен, сказал Масленников,
15
дорогой мой (фр.).
– Так ты можешь дать мне бумагу, чтобы я мог видеться с нею?
– Это женщина?
– Да.
– Так за что ж она?
– За отравление. Но она неправильно осуждена.
– Да, вот тебе и правый суд, ils n’en font point d’autres, [16] – сказал он для чего-то по-французски. – Я знаю, ты не согласен со мною, но что же делать, c'est mon opinion bien arr^et'ee, [17] – прибавил он, высказывая мнение, которое он в разных видах в продолжение года читал в ретроградной, консервативной газете. – Я знаю, ты либерал.
16
иного они не творят (фр.).
17
это мое твердое убеждение (фр.).
– Не знаю, либерал ли я или что другое, – улыбаясь, сказал Нехлюдов, всегда удивлявшийся на то, что все его причисляли к какой-то партии и называли либералом только потому, что он, судя человека, говорил, что надо прежде выслушать его, что перед судом все люди равны, что не надо мучать и бить людей вообще, а в особенности таких, которые не осуждены. – Не знаю, либерал ли я или нет, но только знаю, что теперешние суды, как они ни дурны, все-таки лучше прежних.
– А кого ты взял в адвокаты?.
– Я обратился к Фанарину.
– Ах, Фанарин! – морщась, сказал Масленников, вспоминая, как в прошлом году этот Фанарин на суде допрашивал его как свидетеля и с величайшей учтивостью в продолжение получаса поднимал на смех. – Я бы не посоветовал тебе иметь с ним дело. Фанарин – est un homme tar'e. [18]
– И еще к тебе просьба, – не отвечая ему, сказал Нехлюдов. – Давно очень я знал одну девушку – учительницу. Она очень жалкое существо и теперь тоже в тюрьме, а желает повидаться со мной. Можешь ты мне дать и к ней пропуск?
18
человек с подорванной репутацией (фр.).
Масленников немного набок склонил голову и задумался.
– Это политическая?
– Да, мне сказали так.
– Вот видишь, свидания с политическими даются только родственникам, но тебе я дам общий пропуск. Je sais que vous n’abuserez pas… [19] Как ее зовут, твою prot'eg'ee?.. Богодуховской? Elle est jolie? [20]
– Hideuse. [21]
Масленников неодобрительно покачал головой, подошел к столу и на бумаге с печатным заголовком бойко написал: «Подателю сего, князю Дмитрию Ивановичу Нехлюдову, разрешаю свидание в тюремной конторе с содержащейся в замке мещанкой Масловой, равно и с фельдшерицей Богодуховской», – дописал он и сделал размашистый росчерк.
19
Я знаю, что ты не злоупотребишь… (фр.).
20
Она хорошенькая? (фр.).
21
Безобразна (фр.).