Воскрешение из мертвых (Повести)
Шрифт:
— А что же, я, что ли, за Варей буду там волочиться?
— Так я же на работе… Меня не отпустят. И года еще нет, как я на этом заводе…
— Летун чертов! Не сидится тебе на одном месте. Но что бы там ни было, а в июле ты должен поехать в Гагру поправить свое пвшатнувшееся здоровье.
— Какое здоровье? По твоему же совету я в секцию бокса записался и уже прошел медосмотр.
— Сошлись на нервное потрясение, на болезнь престарелой тети, живущей в глухой деревне. Придумай еще что-нибудь, но чтобы в июле был у тебя отпуск. Хватит мне с тобой нянчиться —
Вадим вздыхает, долго чешет затылок, потом спрашивает:
— Ас Варей как быть? Как ей сказать, что тоже хочу в Гагру?
— Незачем ей этого говорить. Предстанешь перед ней там, в Гагре. Скажешь, что не мог без нее оставаться в Москве. И еще какие-нибудь трогательные слова. Но с завода не смей уходить, а добейся отпуска. Сейчас нам очень важна твоя рабочая репутация.
— Ладно уж, придумаю что-нибудь.
— А теперь давай выпьем по рюмочке за успех предстоящей операции под поэтическим названием.«Гагра».
19
Время шло, а встретиться с Леонидом Александровичем Кречетовым Алексею Русину все еще не удавалось. Профессор в принципе дал Василию Васильевичу согласие на такую встречу, попросил даже почитать что-нибудь из произведений его сына, но свободного времени у него пока так и не оказалось.
А сегодня утром разговор о Кречетове неожиданно заводит сам Василий Васильевич.
— Забыл тебе сказать,- говорит он, заходя к Алексею,- Леонид Александрович собирается в июле в ваш Дом творчества в Гагре. В Академии наук существует, оказывается, специальная договоренность с Литературным фондом Союза писателей об обмене путевками.
— Значит, мне так и не удастся повидаться с ним до отъезда? — упавшим голосом спрашивает Алексей.
— А почему бы тебе самому не поехать в Гагру? Ты ведь был там как-то, и тебе она понравилась. Там бы вы с Леонидом Александровичем вволю наговорились. Между прочим, он берет с собой и Варю. Купил ей курсовку.
Алексей до того взволнован этой новостью, что не сразу отвечает на вопрос отца. Василию Васильевичу приходится повторить его:
— Ну, так как же, Алеша?
— Я бы поехал, пожалуй, только вряд ли достанешь сейчас путевку…
— А ты попытайся все-таки.
— Попытаюсь… С профессором Кречетовым мне действительно о многом нужно поговорить.
20
Поезд отходит из Москвы поздно вечером. Кречетовы, запоздавшие по какой-то причине, садятся в вагон уже почти перед самым отходом, и Василий Васильевич едва успевает познакомить их со своим сыном. Леонид Александрович кажется Алексею очень усталым и каким-то хмурым. На Варю он вообще старается не смотреть. Кречетов из вежливости задает ему несколько ничего не значащих вопросов, а как только проводник приносит постели, сразу же предлагает:
— А что, если мы, с вашего позволения, ляжем спать?
— Да, да, конечно,- торопливо отзывается Алексей и выходит из купе, прикрыв за собой дверь.
В коридоре вагона никого нет, только какой-то мужчина слишком уж
Подождав минут десять, Русин решается наконец приоткрыть дверь.
Ну да, Леонид Александрович и Варя уже улеглись. А четвертого пассажира все еще нет. Алексей засыпает, так и не дождавшись его.
…Просыпается Русин около восьми. На пустовавшей второй верхней полке он видит теперь чью-то спину. Внизу спит Варя.
Алексей торопливо одевается, намереваясь встать первым. Но когда спускается со своей полки, обнаруживает, что Леонида Александровича в купе уже нет. Стараясь не шуметь, Русин осторожно открывает дверь и выходит в коридор.
— А, вы тоже проснулись, молодой человек! — слышит он веселый голос профессора.- Похвально, весьма похвально!
Леонида Александровича не узнать — будто совсем другой человек. У него теперь очень доброе, пожалуй, даже веселое лицо. Большой лоб с тремя глубокими морщинами, темные, с сильной проседью волосы, крутой подбородок. Рост выше среднего, и не просто широкие плечи, а плечи человека, занимающегося спортом.
Алексей и сам увлекается гимнастикой, которую считает более высокой категорией физической культуры, чем все остальные виды спорта. А спортсменов распознает он по соотношению их талии и плеч. Особенно это бесспорно, когда человек в летах и талию уже не так-то просто сохранить, не занимаясь спортом.
— Я вообще встаю рано,- отвечает Леониду Александровичу Русин.
— Это похвально,- улыбается профессор.- Утром все видишь по-иному. А за окнами-то какая прелесть! И вообще, я вам скажу,- на отличнейшей планете мы с вами живем! Я бы даже сказал — на уникальной планете. Это ведь только у вас, фантастов, чуть ли не каждый астероид обитаем, не говоря уже о планетах. А я, должен вам признаться, боюсь, что мы очень одиноки. Во всяком случае, в радиусе нескольких десятков световых лет. Уж очень это тонкая субстанция — мыслящая материя.
Русин собирается задать профессору вопрос, чтобы поддержать начатый им разговор, но в это время шумно открывается дверь их купе и в коридор выходит, к великому удивлению Алексея, его коллега по жанру Сидор Омегин.
— Так это вы наш четвертый сосед? — оборачивается к нему профессор.- Будем знакомы — Кречетов Леонид Александрович.
— Омегин Сидор Евсеевич. Я раньше всех в вагон вошел и сразу же к соседям… Там наши с Русиным коллеги. Вот и заболтался с ними до двенадцати.
— А кто там из наших? — интересуется Алексей.
— Фрегатов и Семенов.
— Ну, теперь не будет нам в Гагре спокойного житья,- полушутя, полусерьезно вздыхает Русин.- Это ведь все фантасты, Леонид Александрович.
— Вот и отлично! — восклицает Кречетов.- У меня к ним много претензий.
— Это профессор физики,- объясняет Алексей Омегину.- Ты только Фрегатову об этом не говори, не даст ведь спокойно доехать до Гагры…
— Нет, нет, Сидор Евсеевич! — протестующе трясет головой Кречетов.- Пусть заходит, охотно с ним поспорю. Это не он ли написал роман «Счастливая планета»?