Воскрешение Перуна. К реконструкции восточнославянского язычества

Клейн Лев Самуилович

Вопрос о старшинстве

В Кавказском представлении Пиръон лишь претендует на статус верховного бога, владеющего всем на небе и на земле, на самом же деле он самозванец, а бог — кто-то другой. Нет ни намека на то, чтобы этим другим считался Села (местный громовержец). Для рассказчиков настоящим богом был уже, очевидно, мусульманский единовластный Аллах, абстрактный и далекий. В повествовании он не выступает конкретным действующим лицом: он только терпит, а в конце убивает Пиръона, при чем этот акт не конкретизирован и не описан.

Но мусульманство

пришло к вайнахам очень поздно, в XVIII- XIX вв., перед тем несколько веков было воздействие христианства доминировавших осетин, когда старый местный громовержец утратил свое исконное имя и был назван Селой по осетинскому Уац-Илле (Святому Илье), а еще раньше на месте Аллаха действовал, конечно, в полной мере этот местный громовержец. В таком случае абстрактность и пассивность этого персонажа выглядят очень странно: Села был совсем не таким. Его нужно представлять себе громовержцем, под стать всем другим громовержцам.

Напрашивается предположение, что такой необычный образ верховного бога, стоящего над Пиръоном, наличествовал уже в исходном славянском мифе, пришедшем на Кавказ, что таким этот миф был получен кавказцами, и что они лишь использовали эту особенность пришлого сюжета для защиты статуса своего собственного громовержца пред-Селы, как бы подставив его на готовое место над пришлым громовержцем и соответственно объявив пришлого лжебогом, ненастоящим богом. Реальной подстановки не потребовалось, и фигура верховного бога над Пиръоном не приняла облика местного громовержца.

Впрочем, это очень предположительно, потому что могущество Аллаха затмило все.

Но если эта гипотеза имеет какое-то основание, то возникает впечатление, что главенство Перуна в пантеоне славян было все- таки не абсолютным, не полным, что при всей активности, влиятельности и властности этого бога над ним все-таки возвышалась некая фигура иного божества, по идее — верховного, хотя и не очень деятельного, не очень заметного, слабее проявлявшего себя в управлении жизнью и, соответственно, слабее отраженного в культовой практике.

Может ли это предположение найти поддержку в материалах исходного очага пришедшей на Кавказ версии мифа? Да,, может.

Хотя почти у каждого индоевропейского народа языческий пантеон возглавлялся громовержцем, власть царя богов не рассматривалась ни как изначальная, ни как абсолютная. У ведийских индоариев Индра вытеснил, вероятно, своего конкурента и прототипа бога дождя Парджанью (см. Hillebrandt 1929; Gonda 1960: 51, 228), лингвистический кодериват Перкуна — Перуна. Завоевав эту позицию, Индра, правда, командовал богами и пользовался наибольшей долей в жертвоприношениях и людских восхвалениях, но ему был неподвластен, и для него был неприкосновенен общий мировой порядок, за соблюдением которого надзирал бог небесных вод Варуна (лингвистический кодериват греческого Урана), а родителем их и других богов вначале считался бог неба Дьяус- питар (буквально «бог-отец», лингвистический кодериват европейских Зевса-патера и Юпитера).

У германцев, судя по культовой практике (расположение идолов в святилище, описанное Адамом Бременским и использованное в ономастике), громовержец Тор был главным и самым популярным богом (de Vries 1970), но «Всеобщим отцом» именовался Один (Вотан), и это его изображали скальды царем Асгарда — обители

богов, а за соблюдением общего порядка следил Тиу (по имени соответствие Дьяусу и Зевсу). У греков отец богов Зевс сам отправлял функции громовержца и царя богов, но тем не менее и у него были свои отец и дед (Хронос и бог неба Уран), ими-то и был создан мир, законы которого Зевс вынужден был соблюдать и не мог изменить. Ему принадлежит, так сказать, власть судебная и исполнительная, но у него нет законодательной власти. Даже неугодный ему исход Троянской войны он, хотя и предвидит, изменить не в силах.

У ближайших родичей славян — балтов (латышей, литовцев, пруссов) — та же картина. Литовцы представляли своего Перкунаса (Перкуна) самым деятельным и влиятельным среди богов, но над ним помещали Дьеваса (Дьева) в качестве верховного бога (Киркор 1865-1867: 47; Biezais 1961; Skardzius 1964; Dunduliene 1966). Поскольку последним именем у литовцев сейчас передается понятие бога вообще, можно было бы предположить, что в понижении статуса Перкунаса сказалось воздействие христианства, если бы имя Дьеваса не было закономерным лингвистическим соответствием именам Дьяуса, Зевса, Юпитера. К тому же, у пруссов на этом месте в списках языческих богов оказывается бог неба и созвездий Окопирмс («Наипервейший»).

Анализируя систему отношений между языческими богами балтов, воссозданную по фольклорным формулировкам, по очередности в культовых отправлениях и т. п., В. Н. Топоров пришел к заключению, что Перкунас практически доминирует в этой системе над всеми богами, но по идее над ним все же должен стоять Дьевас (Дьевс, Окопирмс). При этом как у восточных балтов, так и у пруссов Перкунас (Перкунс, Перконс) оказывается «актуальным», конкретным, представленным в описаниях и мотивированных действиях, тогда как его верховный повелитель — абстрактным, пассивным, стоящим вне сюжетных связей, не имеющим внешнего вида и каких-либо мотивов для деятельности (Топоров 1972а: 308).

Сопоставляя литовские и славянские поверья и детские песенки о небесной свадьбе («Божья коровка, полети на небо, принеси нам хлеба»), В. Н. Топоров считает возможным восстановить фрагмент мифа о наказании жены бога за измену и об испытании ее семи детей — истинным сыном бога оказывается самый младший, седьмой, нелюбимый и обделенный. Жена бога превращена в насекомое — это и есть божья коровка. Ее божественным супругом, по мысли исследователя, был Перкунас — Перун. Связь с Перкунасом подкрепляется ссылкой на то, что у ведийских ариев это насекомое называлось indragora («пасомая Индрой»), а один из подвигов Индры — отвоевание коров (Топоров 1978).

Исследователь не заметил, что литовское название этого насекомого не вяжется с такой трактовкой. Божья коровка —по- литовски dievo kav'yte, т. е. коровка Дьеваса, а не Перкунаса. Если ее и считали обращенной в насекомое женой бога (что еще следовало бы строже доказать), то не Перкунаса, а Дьеваса. Соответственно, ее семеро детей, отмеченных семью черными точками на ее спине, должны быть детьми Дьеваса. Поэтому литовское поверье, что «есть семеро Перкунов», нельзя связывать с детьми Перкунаса, скорее, с его братьями, если иметь в виду происхождение Перкунаса от Дьеваса. У литовцев и немцев это насекомое называется еще и именем Марии — Богоматери.