Воскресшее племя
Шрифт:
Он выговаривал незнакомые слова довольно чисто, так что, быть может, и русский пришелец из «Керемле» мог бы уловить их настоящее значение.
Лицо Багылая осклабилось улыбкой.
– То – старики, самые умники, а есть и молодые. В нашем городе есть молодые: якуты, эвены, русские, всякие есть. Они медвежата для старых медведей, а имя такое же: «кам…», «ком…», «камчом…», «камчомол».
Одуны устали слушать непонятные слова.
– Будет тебе: кам, ком. Ты толком скажи, что у вас было? Кого забрали? Чемпана забрали, другие как? И как это вышло, скажи.
– Приехали такие молодые, в шапках горшками, рожнами, кожаные
Приехали, заехали в улусную управу, к Лупандину. Лупандин, вы знаете, писарь толстый такой, напился нашей крови, как клещ, его взяли, вышибли из дома: «поди вон», говорят. Наутро собрали суглан [7] , и сначала по-старому пошло, скотистые люди пришли, тойоны-князьцы [8] собиратели мехов, многооленные торговцы, почтари [9] . Много их, а с ними их братья, приказчики и всякий, кто ест от них и пьет от них. Много пришло, полную управу набили, сесть некуда, стоят. Старым да богатым Лупандин приготовил скамейки. Тут вышел русский начальник, а с ним тот якут.
7
Суглан – сход.
8
Тойон (князец) – родовой начальник. Скотистый – богатый скотом.
9
Арендаторы почтовой гоньбы.
– Все пришли?
– Да, все стоящие! А тот якут поглядел, кафтаны у них крепкие, шапки у них лисьи, конские сары [10] на ногах. Лица у них толстые, брызнуть хотят.
– Вот они какие, – говорит, – словно быки кормленные.
– Все стоящие, – еще раз сказал Лупандин.
Якут засмеялся и говорит:
– Ну, позовите нестоящих.
А уж там на дворе шум, крик. Откуда-то люди узнали и пришли. Малоскотные люди. Долговые по сену, по быкам, по лошадям. Чужие пастухи-погонщики, чужие косари. Вопят на улице: «Пустите и нас!»
10
Сары – мягкая обувь особого покроя, чаще всего из конской кожи.
Двух послали к начальнику: Кирика да Микшу. Кирик-то – олений пастух, а Микша – сенокосный человек. Летом заказы берет, а зимой отрабатывает.
– Не слушай этих толстых, – говорят. – Нас тоже послушай.
А начальник говорит:
– Пускать вас некуда, мы лучше сами к вам выйдем.
Вышел, спрашивает:
– Люди, скажите, какая ваша главная обида?
Один кричит:
– Покосы и земли верните, улусные покосы все захватили богачи! Нашим лошадям копытом некуда ударить…
А другие кричат:
– Долги надо скостить, пропадаем от процентов! Что больше платим, то больше остается.
А тут подваливает новая сила: иждивенцы – хумаланы, молодые мальчишки – рабы. И не то якуты, а всякие: наши эвенские есть
И женщины, веришь, пришли, и безродные старухи. Кричат:
– Напитайте нас!.. Мы век по веку досыта не ели.
И младшие тоже, молодые продажные сироты. Кричат:
– Оденьте нас! Зимой и летом голые ходим.
И показывают приезжему начальству въявь, как они голые ходят.
Этим рассказом одуны были захвачены. У них накопилось обид не меньше, чем в якутском улусе. Они были его частью, окраиной, самой обиженной, бедной, голодной. И вместе с иждивенцами им тоже хотелось кричать: «Напитайте нас, оденьте нас. Мы век по веку досыта не ели».
– Как дальше было, говори!
– А дальше начальник говорит:
– Надо совет выбирать. Кто у вас прежняя управа? Князьцы – князьцов долой, секретарь – секретаря долой, совет – их совет долой. Новый, наш выбирай. Десять человек. Молодых выбирайте, годных для общественного дела.
Поднялся страшный крик. Толстобрюхие все обозлились, кричат:
– Чемпана выбирай! Лупандина хотим!
А пастухи и сенокосцы кричат:
– Кирика да Микшу, своих хотим поставить!
А иждивенцы кричат:
– Поставьте Петра-старика, он хоть старик, да лучше молодого. Он человек справедливый. Он и для нас оторвет у этих толстобрюхих и масла, и мяса.
– Ну, дальше, – торопили одуны.
– А дальше пошло хуже. Кирик да Микша наскакивают на Чемпана:
– Ты общественный скот продал и почтовых оленей украл.
А Чемпан, такая гадина, пошел напролом, кричит на самого начальника:
– Кто ты такой, мы тебя не знаем! Другие приезжали, к князьям уж всегда уважительные. А ты слушаешь всякую грязь, небывальщину, замаранных людей.
А русский говорит:
– Не знаешь меня, так узнаешь. Кирик да Микша – они правду сказали, тебе это не пройдет даром. Возьмите его!
И двое таких, в суконных рожнах, сразу подхватили Чемпана под руки, потащили в холодную.
И другим богачам говорит:
– Вам то же будет.
Присмирели толстобрюхие.
– Теперь выбирайте совет.
Выбрали пять человек: Кирика да Микшу, это уж так, разумеется, да старого Петра, да старуху Багилису Чубучиху. Да молодого иждивенца эвенка [11] Оляшкана. А к ним все-таки богатого Викешу, Чемпанова братана (двоюродного брата). А в секретари, верите, того же Лупандина. А якут говорит:
– Не надо Лупандина, я сам буду для вас секретарем…
– Дальше, – настаивали одуны.
11
Эвены – ламуты, эвенки – тунгусы. Оба племени родственны друг другу
– А дальше пошло по-худому, – сказал Багы-лай. – Чемпановы братья ночью открыли холодную, вывели Чемпана из холодной, ружья разобрали из склада, взяли лошадей, ускакали. А кто-то попробовал лучшую юрту поджечь, где были гости. Да мерзлые плахи, такие снежистые, не загорелись. Так началась у нас война…
– А теперь как?
– Так и воюем. Они нас донимают, мы их донимаем. Вот Чемпана словили. Весь скот ихний разобрали, поделили, который съели, который пасем. Их зло берет. Прячутся, с ружьями ездят. Скота у нас нету, за лошадиную голову две человечьих берут. Пошла поножовщина, война.