Восьмая личность
Шрифт:
Глядя на меня печальными, как у Бэмби, глазами, она подсовывает правую ступню под бедро левой ноги и закусывает губу.
– Ты, наверное, Долли? – решаюсь весело спросить я, отмечая, что мой голос звучит выше.
Она кивает.
– Рад познакомиться с тобой. – Я улыбаюсь.
– Я тоже, – излишне поспешно говорит она.
Я смотрю на золотые часы на письменном столе. Проклятье.
– Долли, – говорю я, – нам пора заканчивать, но я надеюсь, что ты скоро вернешься. Я был бы рад, если бы мы с тобой поболтали
Она встает и быстрым движением заправляет непокорную прядь волос за ухо. Ее ступни все еще повернуты внутрь. Она указывает на дверь, как будто ждет разрешения уйти. Я кивком даю ей такое разрешение. Когда я поворачиваю дверную ручку, она возвращается в себя прежнюю. Ее плечи расправляются, и она быстро пятится, как мустанг, рвущийся на волю. Алекса улыбается так, будто ей дали разрешение занять в мире побольше места.
– До свидания, – говорит она.
Я открываю свой ноутбук – мною овладело любопытство. Желание побольше узнать о том мерзком заведении, куда вчера вечером отправились Алекса и Элла, заставляет меня напрячься.
На меня смотрит девушка с длинными рыжими волосами, с сильно подведенными глазами и с родинкой над верхней губой. Тонкая талия подчеркивает ее большую грудь, которую обтягивает белый топ с малиновым словом «Электра». Мой взгляд перемещается на крохотный, размером с чипсину «Дорито», шелковый треугольник ее стрингов.
Я быстро закрываю ноут.
Чтобы успокоиться перед приходом следующего пациента, я встаю и смотрю в окно. Неожиданно в моем сознании возникает образ Алексы. Она появляется в моем кабинете и превращается в самоуверенную версию самой себя с красной помадой на губах и на высоких каблуках. Я предлагаю ей сесть, и она, как дикий зверь, крадется в дальний угол кабинета. Ее глаза широко открыты, взгляд мечется. Внезапно она опять становится ребенком.
Глава 10. Алекса Ву
– Передай мне бленду! – приказывает Джек. Его голос едва слышен в гуле толпы.
Политический митинг.
Тысячи людей идут по Даунинг-стрит, требуя больше денег на национальное здравоохранение.
– Смотри по сторонам, вдруг увидишь что-нибудь интересное! – кричит он. – И держись рядом!
Я так и делаю. Мы сохраняем бдительность и защищаем друг друга, продвигаясь в толпе бочком, как крабы в своей броне. Я трижды сама пожимаю себе руку, однако эффект от этого не такой же действенный, как от тройного пожатия Эллы.
«Все в порядке, – шепчет Онир, – мы рядом. Не паникуй».
С рюкзаками на спинах мы с Джеком продвигаемся вперед, свободными руками оберегая фотоаппараты. Наши взгляды устремлены на идущих мужчин и женщин.
Я вдруг понимаю, насколько студенческая жизнь далека от трудовых будней, которые лишены того ощущения безопасности
«От восторга», – подсказывает Онир.
«От страха», – издеваются Паскуды.
«Зачем вы постоянно все портите?»
Они хмыкают.
Я выбираю восторг и примеряю на себя это чувство, прежде чем заговорить о нем вслух.
– Как же здорово! – восклицаю я.
Джек ловит мой взгляд и улыбается.
– Ты подцепила микроб! – кричит он.
– Микроб?
– Заразилась, – поясняет он. – В хорошем смысле.
Я знаю, что для качественной честной съемки нам придется стать частью действия. Наши фотоаппараты нацелены на оживленных медработников, активистов и группу давления. На поднятых плакатах требование «спасти здравоохранение». Я фокусируюсь на мужчине с коричневым мегафоном – он из Народного собрания – щелк – обращается к участникам митинга, утверждая, что давление усилится. Щелк. Щелк. Щелк. Еще один коричневый мегафон следует примеру первого и накаляет атмосферу. Оба голоса звучат все громче, повторяя протестные заявления друг друга.
В мою грудь упирается локоть, случайно, однако Тело все равно быстро оказывается в подчинении.
– Ты в порядке? – кричит Джек.
Я киваю, двигаю плечом, чтобы освободить для себя пространство, откуда мне удобно смотреть на женщину с самодельным плакатом. «Моя 15-летняя дочь покончила с собой, – написано на нем. – Спасите здравоохранение».
Мы с Джеком пробираемся к ней.
– Узнай, что у нее за история, – шепчет он мне в ухо, – покажи ей свое удостоверение.
Я улыбаюсь, чтобы разрядить обстановку. Женщина замечает мой фотоаппарат и кивает.
– «За» или «против»? – спрашивает она.
– «За», – отвечаю я, показывая ей мое журналистское удостоверение.
Ее глаза наполняются слезами.
– Здравоохранению нужна наша помощь, – говорит она. – Моя дочь покончила с собой после того, как ее выкинули из психиатрического отделения, несмотря на наши мольбы оставить ее в больнице. Нам сказали, что им нужно освободить койко-место. Мы говорили, что для нее небезопасно уходить из больницы.
– Сожалею, – говорю я, однако в моем голосе не слышится особой убежденности.
Она сжимает палку, на которой закреплен плакат, у нее дрожит нижняя губа.
– Она действительно была больна. Галлюцинации и все такое. Слышала голоса за стеной, телевизор. Мы не знали что делать. Куда обратиться за помощью. У нас не было денег на частную клинику, мы могли позволить себе только государственную.
Конец ознакомительного фрагмента.